..
- Но ведь и в моем гербе есть полоса, ваше величество.
- Но у вас есть, по крайней мере, герб, сударыня, и соблаговолите
вспомнить, что для Монморанси, как и для дома де Кастро, великая честь
открыть свои двери перед моей узаконенной дочерью. А ваш Габриэль... Но речь
не об этом. Для меня существенно то, что он шесть лет не подавал о себе
вестей. Быть может, он забыл вас, Диана, и любит другую?
- О, государь, вы не знаете Габриэля! У него постоянное, верное сердце,
и любовь его погаснет только с жизнью.
- Хорошо, Диана. Вам изменить и впрямь мудрено, и вы правы, отрицая
это. Но, судя по всему, этот молодой человек ушел на войну. Разве не
приходится считаться с возможностью гибели на войне?.. Дитя мое, я огорчил
тебя. Вот уже ты побледнела, и глаза у тебя полны слез. Да, я вижу, твое
чувство глубоко! Я мало видел примеров подобного чувства и самой жизнью
приучен не слишком-то доверять великим страстям, но над твоею я шутить не
стану и хочу отнестись к ней с уважением. Подумай, однако, голубка моя, в
какое трудное положение поставит меня твой отказ, и отказ ради чего? Ради
детской любви, предмет которой даже перестал существовать ради воспоминаний,
ради тени. Если я оскорблю коннетабля, взяв обратно свое обещание, он
возмутится не без основания, дитя мое, и, быть может, оставит свой пост. А
тогда уже не я буду королем, им будет герцог де Гиз. Пойми, Диана: из шести
братьев Гизов первый, герцог, возглавляет все военные силы Франции; второй,
кардинал, управляет всеми ее финансами; третий командует моими марсельскими
галерами; четвертый сидит в Шотландии, а пятый вскоре заменит Бриссака в
Пьемонте. Таким образом, я, король, не могу располагать в своем королевстве
ни одним солдатом, ни одним экю без их согласия. Я говорю с тобою
откровенно, Диана, я объясняю тебе положение вещей. Я прошу, а мог бы
приказывать. Но мне гораздо приятнее положиться на твое собственное
суждение. Я хочу, чтобы не король, а отец склонил свою дочь посчитаться с
его намерениями. И я добьюсь твоего согласия, потому что ты добрая и
преданная дочь. В этом браке - все мое спасение, Диана: он усиливает
Монморанси и ослабляет Гизов. Он уравновешивает обе чаши весов, коромысло
которых - моя королевская власть. Гизы будут менее горды, Монморанси более
предан... Ты не отвечаешь, Диана? Неужели ты останешься глуха к просьбам
твоего отца, который не неволит тебя, не тиранит, а, наоборот, принимает во
внимание твои чувства и только просит тебя не отказать ему в первой же
услуге, которую ты можешь ему воздать за то, что он сделал и еще сделает для
твоего счастья? Ну что, Диана, дочь моя? Ты согласна?
- Государь, - ответила Диана, - когда вы просите, вы в тысячекрат
сильнее, чем когда приказываете. Я готова пожертвовать собою ради ваших
интересов, однако с одним условием. |