|
— Что? Будто вы не знаете? На Вознесенском проспекте всенародно кричал, что надо, мол, всех либералов в тюрьму; а то еще к нему приходит старый пансионский товарищ, бедный, разумеется, и говорит: „Можно у тебя пообедать?“ А тот ему в ответ: „Нет, нельзя; у меня два графа сегодня обедают... п' шол прочь!“ — Да это клевета, помилуйте! — возопил Бамбаев. — Клевета?.. клевета? Во-первых, князь Вахрушкин, который тоже обедал у вашего Михнева... — Князь Вахрушкин,— строго вмешался Губарев,— мне двоюродный брат; но я его к себе не пускаю... Ну, и упоминать о нем, стало быть, нечего. — Во-вторых,— продолжала Суханчикова, покорно наклонив голову в сторону Губарева,— мне сама Прасковья Яковлевна сказала. — Нашли на кого сослаться! Она да вот еще Саркизов — это первые выдумщики. — Ну-с, извините; Саркизов лгун, точно; он же с мертвого отца парчовой покров стащил, об этом я спорить никогда не стану; но Прасковья Яковлевна, какое сравненье ! Вспомните, как она благородно с мужем разошлась ! Но вы, я знаю, вы всегда готовы... —Ну полноте, полноте, Матрена Семеновна,— перебил ее Бамбаев.— Бросимте эти дрязги и воспаримте-ка в горния. Я ведь старого закала кочерга. Читали вы „Маdemoiselle de la Quintinie?“ Вот прелесть-то! И с принципами вашими в самый раз! Я романов больше не читаю,— сухо и резко отвечала Суханчикова. — Отчего? — Оттого что теперь не то время; у меня теперь одно в голове: швейные машины. — Какие машины? — спросил Литвинов. — Швейные, швейные; надо всем, всем женщинам запастись швейными машинами и составлять общества; этак они все будут хлеб себе зарабатывать и вдруг независимы станут. Иначе они никак освободиться не могут. Это важный, важный социальный вопрос. У нас такой об этом был спор с Болеславом Стадницким. Болеслав Стадницкий чудная натура, но смотрит на эти вещи ужасно легкомысленно. Все смеется... Дурак! — Все будут в свое время потребованы к отчету, со всех взыщется,— медленно, не то наставническим, не те пророческим тоном произнес Губарев. — Да, да,— повторил Бамбаев,— взыщется, именно, взыщется. А что, Степан Николаич,— прибавил он, понизив голос,— сочинение подвигается? — Материалы собираю,— отвечал, насупившись, Губарев и, обратившись к Литвинову, у которого голова начинала ходить кругом от этой яичницы незнакомых ему имен, от этого бешенства сплетни, спросил его: чем он занимается? Литвинов удовлетворил его любопытству. |
