|
И тут я кстати должен заметить, что друзьям моим славянофилам, великим охотникам пихать ногою всякие мертвые головы да гнилые народы, не худо бы призадуматься над этою былиной. — Да к чему все это? — перебил наконец с нетерпеньем Литвинов.— Мне пора, извините... — А к тому,— отвечал Потугин, и глаза его засветились таким дружелюбным чувством, какого Литвинов даже не ожидал от него,— к тому, что вот вы не отталкиваете мертвой человечьей головы и вам, быть может, за вашу доброту и удастся перескочить через роковой камень. Не стану я вас больше удерживать, только вы позвольте обнять вас на прощанье. — Я и пытаться не буду прыгать,— промолвил Литвинов, троекратно целуясь с Потугиным, и к скорбным ощущениям, переполнявшим его душу, примешалось на миг сожаление об одиноком горемыке.— Но надо ехать, ехать...— Он заметался по комнате. — Хотите, я вам понесу что—нибудь? — предложил свои услуги Потугин. — Нет, благодарствуйте, не беспокойтесь, я сам...— Он надел шапку, взял в руки мешок.— Итак, вы говорите,— спросил он, уже стоя на пороге,— вы видели ее? — Да, видел. — Ну... и что же она? Потугин помолчал. — Она вас ждала вчера... и сегодня ждать вас будет. — А! Ну так скажите ей... Нет, не нужно, ничего не ну нужно. Прощайте... Прощайте! — Прощайте, Григорий Мпхайлыч... Дайте мне еще вам слово сказать. Вы еще успеете меня выслушать: до отхода железной дороги осталось больше получаса. Вы возвращаетесь в Россию... Вы будете там... со временем... действовать... Позвольте же старому болтуну — ибо я, увы! болтун, и больше ничего — дать вам напутственный совет. Всякий раз, когда вам придется приниматься за дело, спросите себя: служите ли вы цивилизации — в точном и строгом смысле слова,— проводите ли одну из ее идей, имеет ли вашим труд тот педагогический, европейский характер, который единственно полезен и плодотворен в наше время, у нас? Если так — идите смело вперед вы на хорошем пути, и дело ваше — благое! Слава богу! Вы не одни теперь. Вы не будете „сеятелем пустынным“: завелись уже и у нас труженики. |
