„Ты мне даешь пить из золотой чаши,— воскликнул он,— но яд в твоем питье, и грязью осквернены твои белые крылья... Прочь!
Оставаться здесь с тобою, после того как я... прогнал, прогнал мою невесту... бесчестное, бесчестное дело!“ Он стиснул горестно руки, и
другое лицо, с печатью страданья на неподвижных чертах, с безмолвным укором в прощальном взоре, возникло из глубины...
И долго так еще мучился Литвинов; долго, как трудный больной, металась из стороны в сторону его истерзанная мысль...
Он утих наконец; он наконец решился. С самой первой минуты он предчувствовал это решение... оно явилось ему сначала как отдаленная,
едва заметная точка среди вихря и мрака внутренней борьбы; потом оно стало надвигаться все ближе и ближе и кончило тем, что врезалось
холодным лезвием в его сердце.
Литвинов снова вытащил свой чемодан из угла, снова уложил, не торопясь и даже с какою—то тупою заботливостью, все свои вещи, позвонил
кельнера, расплатился и отправил к Ирине записку на русском языке следующего содержания:
„Не знаю, больше ли вы теперь передо мной виноваты, чем тогда; но знаю, что теперешний удар гораздо сильнее... Это конец. Вы мне
говорите: „Я не могу“; и я вам повторяю тоже: „Я не могу... того, что вы хотите, Не могу и не хочу“. Не отвечайте мне. Вы не в
состоянии дать мне единственный ответ, который я бы принял. Я уезжаю завтра рано с первым поездом. Прощайте, будьте счастливы...
Мы, вероятно, больше не увидимся“.
Литвинов до самой ночи не выходил из своей комнаты; ждал ли он чего, бог ведает! Около семи часов вечера дама в черной мантилье, с
вуалем на лице, два раза подходила к крыльцу его гостиницы. Отойдя немного в сторону и поглядев куда—то вдаль, она вдруг
сделала решительное движение рукой и в третий раз направилась к крыльцу...
— Куда вы, Ирина Павловна? — раздался сзади ее чей—то напряженный голос.
Она обернулась с судорожною быстротой... Потугин бежал к ней.
Она остановилась, подумала и так и бросилась к нему, взяла его под руку и увлекла в сторону.
— Уведите, уведите меня,— твердила она, задыхаясь.
— Что с вами, Ирина Павловна? — пробормотал он, изумленный.
— Уведите меня,— повторила она с удвоенною силой, — если вы не хотите, чтоб я навсегда осталась... там!
Потугин наклонил покорно голову, и оба поспешно удалились.
На следующее утро, рано, Литвинов уже совсем собрался в дорогу — в комнату к нему вошел. |