|
В горах поедим кочинильяс, там значительно больше порции и в два раза дешевле, чем в городе. - Прекрасно, - сказал Штирлиц. - Тогда можно и поднажать, время обеда, у меня желудочный сок уже выделяется, порядок прежде всего... - Как здоровье? Не чувствуете более последствий ранения? "На этот вопрос нельзя отвечать однозначно, - подумал Штирлиц, - надо ответить очень точно; этот разговор может оказаться первым шагом на пути домой. А почему ты думаешь, что будет разговор? Почему не предположить, что это никакой не Джонсон, а друзья мюллеровских Ойгена, Вилли и Курта? Их тысяча в Мадриде, и многие из них прекрасно говорят по-английски, отчего бы им не доделать того, что не успел Мюллер? Ну, хорошо, это, конечно, допустимо, но лучше не думать об этом; после сорока пяти каждый год есть ступенька в преисподню; надвижение старости стремительно, я очень сильно чувствую последствия ранения, он не зря об этом спросил; больных к сотрудничеству не приглашают, а если этот Джонсон настоящий, а не фальшивый, то именно для этого он вывозит меня из города. Они никого не выкрали из Испании, не хотят ссориться с Франко, а тут живут нацистские тузы куда как поболее меня рангом, живут открыто, без охраны; генерал СС фон Любич вообще купил апартамент в двух домах от американского посольства, вдоль их ограды своих собачек прогуливает". - Чувствую, когда меняется погода, мистер Джонсон. Кости болят. - Может быть, это отложения солей? Почему вы связываете боли в костях с ранением? - Потому что я пролежал недвижным восемь месяцев. А раньше играл в теннис. Три раза в неделю. Такой резкий слом в жизненной стратегии сказывается на костяке; так мне, во всяком случае, кажется. Мышцы не так трудно наработать, а вот восстановить костяк, заново натренировать все сочленения - дело не пяти месяцев, а года, по крайней мере. - Сколько вам платят в неделю, мистер Бользен? - А вам? Все рассмеялись; Штирлиц понял, что к каждому его слову напряженно прислушиваются; Джонсон заметил: - Вы не только хорошо говорите по-английски, но и думаете так, как мы, нашими категориями. Не приходилось работать против нас? - Против - нет. На вас - да. - Мы не обладаем такого рода информацией, странно. - В политике, как и в бизнесе, престиж - шутка немаловажная. Я думал о вашем престиже, мистер Джонсон, когда вы вели сепаратные переговоры с друзьями Гиммлера. История не прощает позорных альянсов. Человек, сидевший за рулем, обернулся; лицо его было сильным, открытым; совсем молод; на лбу был заметен шрам, видимо, осколок. - Мистер Бользен, а как вы думаете, история простит нам то, что вся Восточная Европа отошла к русским? Джонсон улыбнулся. - Харви, не трогай вопросы теории, еще не время. |
