|
Затем торопливо разделся - крепкие мускулы заиграли под белой кожей - привязал к спине камень в полпуда, чтоб вода не вздымала тело с глубины, взял в рот коровий рог с камышовой трубкой, подул ее и, перекрестившись, погрузился в воду. Конец трубки торчал над водой, чудно было, как из него вырывалось сиплое дыхание. - Глянь, черт, сатана, что измыслил, - говорили на сплотках. - Да с такой трубкой-то неделю под водой жить можно. Рыбак Лукич только головой крутил. Вот конец веревки, заиграл, полез в воду, еще, еще, очевидно, Пугачев обматывал под водой веревкой сундук... - Трави, трави веселей веревку-то! - командовал Семибратов. - Пускай вслабую. Из конца дудки все шумней, все чаще вырывалось дыхание. Вот дудка, быстро приподнявшись торчком, всплыла наверх, как поплавок, и легла набок. А вслед за нею выскочил и Пугачев. С бороды, с черных густых волос стекала вода, влажная кожа порозовела. - Ну, с выпивкой вас, молодчики, - сказал он, шустро одеваясь. - Хватай с богом за веревку, вздымай сундук. *** Старику Мешкову снова занедужилось, лежал на пуховиках и охал. В доме и без того духота, теплынь, а он попросил затопить в его горенке печку. На дубовом, обтянутом шагреневой кожей диване, в напряженных позах, положив руки на колени и повернув головы в сторону купца, сидели комендант города полковник Цыплетев, бургомистр и ратман в мундирах и при шпагах. Хозяин дома - городничий, распушив усы, уныло сидел в кресле возле благодетеля, сладко заглядывая ему в глаза. На мягких стульях восседали знатные торговцы города Царицына. Все сомлели от жары, тяжело дышали разинутыми ртами, обмахивались платочками, потели. Но вот все задвигалось, загрохотало: пред кроватью благодетеля два казака взгромоздили обитый бело-матовым, "под мороз", вологодским железом сундучище. Купец сразу ожил, заулыбался, привстал. Он заголил рубаху, снял висевший рядом с золотым нательным крестиком большой, как пистолет, ключ, подал его городничему: - А ну-тка, голубчик, открой скорей... Не наложили ль варнаки замест серебра да золота каменьев. С них станется. Пугачев обиженно прикашлянул. Сундук открылся с музыкальным звоном. Купец, забыв болезнь, самодовольно, с кряхтеньем, в одном белье опустился возле сундука на колени, торопливо пересчитал, перещупал все мешки, затем повернулся лицом в передний угол, благоговейно всплеснул руками и троекратно земно поклонился образу спасителя, закатывая глаза и ударяясь морщинистым высоким лбом в дубовые доски пола. - Вынь-кось один мешочек, - сказал он Пугачеву, - да развяжи его, да отсчитай ровно сто рублев. Только счет веди верный, без обмана. А то я знаю вас... - он зябко передернул плечами и, поддерживаемый городничим и бургомистром, снова залез на кровать, под цветное, из шелковых лоскутов, одеяло. Пугачев, звеня рублевиками, с изображением улыбчивой Екатерины, отсчитал. - Это тебе по договору, - сказал купец, и простое лицо его умаслилось добродушной улыбкой. - Отсчитай-кось, друг милый, еще сто. Только без обману чтобы, я проверю. Пугачев, подумав: "Это наверняка подхалюзе-городничему", - отсчитал. - Эту мзду також-де возьми себе за удаль за свою. Удивил, брат, ты меня немало, - сказал купец. Пугачев взыграл духом. - Отсчитай еще полста, - торжественно сказал купец в третий раз. Пугачев отсчитал, подумав: "А это кому же будет?" - Сие награждение примешь за проворство за свое. |
