|
Но когда задождит, случалось коротать ночи и по крестьянским избам. В пути-дороге насмотрелись казаки и худого и доброго. Впрочем, доброго-то в крестьянской жизни видели они немного. Однажды в праздник - троицын день был - пред казаками предстало странное зрелище. С покрытого лесом пригорка спускалась по дороге навстречу казакам большая вереница всадников. Впереди на черном коне ехал краснорожий пожилой усач-помещик в желтых штанах и зеленом казакине внакидку, на щекастой большой голове его - какакой-то плюгавенький, блином, картузик. Он неуклюже, локти врозь, восседал копной в богатом седле, а сзади него, на том же коне, прижавшись грудью к толстяку, сидела румяная, красивая, в красном сарафане девка. Справа и слева от черного коня шагали, вихляясь и приплясывая, еще с десяток девок, рослых, румяных, одна краше другой, кто с бубном, кто с балалайкой, кто с гитарой. А сзади двигались на холеных конях, по два в ряд, барские холопы - шуты, скоморохи, стремянные, доезжачие, в синих зипунах, в красных колпаках, у поясов - арапники. Все были пьяны. Ехали враскачку, многие клевали носом, чуть не падали с коней, "доставали ухом землю". По луговине рыскали три гончих пса. Вот помещик мазнул ладонью по усищам, подмигнул девкам и, широко разинув пасть, хрипло загорланил с присвистом: Ходила младшенька по малинку!.. Фю-ю! Он лихо взмахнул рукой, и девки, а за ними и дворня, грянули: Наколола ноженьку на былинку! Загудели струны, забрякал бубен, залились берестяные рожки, подвыпившие девки на ходу пустились в пляс. Высоко задрав подолы, они кружились, подскакивали, взлягивали босыми белыми ногами, вздымая пыль. И вся эта компания двигалась вперед с хохотом, песнями, дудками, визготней и гамом. Казаки остановились на обочине дороги. Пугачеву захотелось срубить барину башку. - Шапки долой! - увидав казаков, гикнул помещик и остановил коня. И все остановились. - Кто вы такие, сволочи?! Шапки долой! - Не такой ты чин, чтоб пред тобой шапку ломать! - закричал и Пугачев, сдвигая брови к переносице. - Поедем, тут пропадешь с тобой, - предостерег Пугачева Ванька Семибратов и было тронул своего коня. Надвигаясь на казаков, помещик вскинул нагайку и во всю мочь заорал: - Шапки долой, смерды! - Сам снимай шапку, гладкий черт! - закричал в ответ вскипевший Пугачев и выхватил кривую саблю. - А нет, так я ее вместе с собачьей башкой твоей сниму! Мы гонцы самой государыни, по секретному делу едем. Вот таким, как ты, что от матерей да отцов девок себе на потеху волокут, повелено государыней руки назад крутить да на лоб клейма ставить. Геть, сучий сын!.. - не помня себя, весь объятый какой-то опасной, нахлынувшей на него страстью, кричал Пугачев. Помещик на мгновенье опешил, разинул рот и застыл как истукан. А девушки, слыша участливые и грозные слова чернобородого детины, бросились друг дружке на шею и залились слезами. Помещик очнулся. - Эй, псари! - закричал он с подвизгом. - Спускай собак! Трави их, смердов... Дуй в нагайки! И вся дворня, крутя нагайками, послушно ринулась на казаков. - Прядай, Ванька, до-разу, - бросил Пугачев, - не сладить нам! - и казаки, под раскатистый хохот помещика, поскакали полем наутек. Но барские лошади - не в пример казачьим; холуйские плети хлестко шпарили удиравших без дороги молодцов, только пыль летела из казачьих чекменей. Спасибо - повстречалась изгородь. |
