О бое в одном строю с корварскими кланами не жалел никто. «Хамские свиньи», «чертовы задиры» – действительно хватающиеся за меч при любом, ерундовом для человека казусе, – мастера боевых кланов не только обеспечили выдающееся по всем разумным меркам «второе военное» образование для нескольких тысяч офицеров Флота, но и в прямом смысле засыпали наградами всех, до последнего рядового, кто дрался рядом с ними. Вдовы и отцы погибших получили фантастическую для Империи пенсию, младшие офицеры смогли купить себе фермы.

Йорг видел ветеранов, сражавшихся вместе с корварцами. То были солидные, состоятельные люди, раз и навсегда отученные от лишних слов, но способные отрезать голову врага тупым столовым ножиком. «Нет таких ублюдков, но нет таких камрадов», – не раз слышал он от них.

– Они же, сукины дети, сумасшедшие. Высадили нас, целую роту, все офицеры ихние. Сержанты наши, да и то больше в моем взводе… Я старшиной был – ну, уоррент, понятно. Двадцать лет в Десанте, чего только не повидал… Понятно… Выкинули под огнем, строго по плану – прямо на форт, на крыши. У них, у пилотяг, вообще страха нет! Хорошо, там с востока полого – мины засверлили и валим. Форт и так с орбиты в говно превратили… А огонь кругом – аж зубы стучат. У меня водила в «Книхе» – бац носом в пульт, и все, а скорость под сотню… дырка в броне. Ну, я за штурвал, разворачиваюсь. Командирша наша, мать бы ее, Руи – в атаку, кто отстанет – конец света! А из форта жабы, латники, на трехколесках своих – ух, толпища… Сто шестьдесят нас высадили – полную роту. Живых потом посчитали сто девять… Руи стоит перед строем, еле дышит, левое легкое насквозь, киберимплант пробит, никак не включится. В вашей, говорит, хомо, традиции – и бах на левое колено. Мы с унтером Левицки к ней, а корвари руками машут: не приближаться! И Руи, она: мы с вами, мои хомо, теперь навеки кровью повязаны, и с моего кармана вам сотенных ваших по яйца каждому. Так а мы, что ты думаешь? Второй год войны, парни в основном еще кадровые, всем под сорок, – на колено падаем, палаши свои еле обтертые целуем и все, без команды – к ней, за лезвие держась! Что, за сотенные за те? А, сейчас. Клал я на них, на те сотенные! Не было у меня никогда такого командира, и ни у кого не будет. На смерть гнала, а погибло не так уж и много. Казалось бы! Зато сама шла впереди всех, взводами через инфоцентр командовала и не ошиблась ни разу. Каждый, говорю тебе, – каждый из нашей роты готов был ее раны губами своими закрыть. Видел ты таких командиров?

– Нет, – честно ответил лейтенант Детеринг и щелкнул пальцами, подзывая официанта.

Он представил себе изодранную и закопченную, однако до мозга костей профессиональную, яростно гордую, ни единым уставом не обученную капитулировать – гренадерскую роту ПДС Империи Человечества, вставшую под чужим небом на колено и направляющую, в жесте величайшего признания, свои табельные боевые мечи рукоятью вперед – корварке в пробитых и окровавленных доспехах. Отдавая таким образом меч, человеческий солдат отдает свое сердце, а это больше, чем жизнь. Ритуал стар, и кем он придуман, уже и не вспомнить…

Столетия, проведенные вне навсегда потерянной Земли, не только нивелировали понятие национальности, но – в силу постоянной необходимости борьбы – выработали неведомые ранее кодексы чести. Войны были редки, со временем пришло твердое понимание того, что «большая война» будет вестись на уничтожение и не окажется в ней ни правых, ни виноватых – просто потому, что некому будет их искать. Ментальность расы постепенно мутировала. Каждый кислорододышащий стал братом, вне зависимости от тех или иных политических пертурбаций.

Ребенок, избирающий судьбу солдата, обрел невероятный ранее статус, превратившись из вечного нахлебника в стержень, способный сохранить расу.