|
Перед его взглядом боги могучих народов и городов чахнут и засыхают, как увядший лист. Он - сила. Он - жизнь. Он - мудрость. Он - твой господь, твой бог, Израиль!.." - Почему ты приказал гребцам плыть обратно? - спросила царица Никотриса Херихора. - Ты знаешь, государыня, какая это песнь?.. - ответил Херихор на языке, понятном только жрецам. - Эта глупая девчонка поет среди Нила молитву, которую разрешается произносить только в святая святых наших храмов. - Значит, это кощунство? - К счастью, в нашей лодке находится только один жрец, - ответил министр. - Я этого не слышал, а если бы даже и слышал, то забуду. Боюсь, однако, чтобы боги не наложили руку на эту девушку. - Но откуда она знает эту страшную молитву?.. Ведь не мог же Рамсес ее научить?.. - Царевич тут ни при чем. Не забывай, государыня, что евреи не одно такое сокровище унесли из Египта. Потому-то мы и считаем их святотатцами. Царица взяла верховного жреца за руку. - Но с моим сыном, - прошептала она, заглядывая ему в глаза, - ничего плохого не случится? - Ручаюсь тебе, государыня, что ни с кем не случится ничего дурного, раз я ничего не слышал и ничего не знаю. Но царевича надо разлучить с этой девушкой. - Только никаких крутых мер! Не правда ли, наместник? - просительно промолвила мать. - Как можно мягче, как можно незаметнее, но это необходимо. Мне казалось, - продолжал верховный жрец как будто про себя, - что я все предусмотрел, все - за исключением обвинения в кощунстве, которое из-за этой женщины может грозить наследнику! - Херихор задумался и прибавил: - Да, государыня! Можно пренебречь многими нашими предрассудками, но одно несомненно: сын фараона не должен связывать свою жизнь с еврейкой. 17 С того вечера, когда Сарра пела в лодке, дворцовая ладья не появлялась больше на Ниле, и царевич Рамсес стал скучать не на шутку. Приближался месяц мехир, декабрь. Вода убывала, освобождая все новые пространства земли, трава с каждым днем становилась все выше и гуще, и среди нее разноцветными брызгами пестрели душистые цветы. Словно островки на зеленом море, появлялись за один день цветущие лужайки - белые, голубые, желтые, розовые ковры, от которых веяло упоительным ароматом. Несмотря на это, царевич тосковал и даже чего-то страшился. Со дня отъезда отца он не был во дворце, и никто оттуда не приходил к нему, не исключая Тутмоса, который после их последнего разговора скрылся, как змея в траве. Может быть, придворные щадили его уединение, а может быть, хотели ему досадить или просто боялись посещать опального наследника? Рамсес не знал. "Возможно, отец и меня отстранит от престола, как старших братьев, - думал иногда Рамсес, и на лбу у него выступал пот, а ноги холодели. - Что тогда делать?" Вдобавок ко всему Сарра была нездорова: худела, бледнела, большие глаза ее ввалились, иногда по утрам она жаловалась на тошноту. |
