- Иди сюда! Здесь такое зрелище...

  Сэнди-Ски вошел в рубку и встал за моей спиной, опираясь руками о спинку

кресла. Касаясь пальцами кнопок, я стал увеличивать изображение. На экране

выплывали отдельные планеты. Первой показалась полосатая гигантская

планета - самая большая в этой системе. На ее поверхности бушевали

неимоверной силы атмосферные бури. Она имела около десятка спутников.

Небольшой поворот тумблера - и на экране возникла соседняя планета, чуть

меньше, но с оригинальным украшением - ярким кольцом.

  - Зачем выхватываешь планеты из середины? - проворчал Сэнди-Ски.- Ты давай

по порядку.

  Я перевел луч телескопа туда, где находилась орбита планеты, ближайшей к

центральному светилу. С трудом нащупал маленькую, юркую планету, лишенную

атмо-сферы.

  - Я так и знал: мертвая планета,- сказал Сэнди-Ски.- Она похожа на нашу

Зиргу. Давай дальше.

  Сэнди-Ски хотел поскорее рассмотреть третью планету - Голубую, как мы

назвали ее раньше. Но я все же сначала показал ему вторую от центрального

светила планету. Она имела плотную и совершенно непрозрачную атмосферу.

Таинственной незнакомкой назвал ее как-то Сэнди-Ски.

  - Давай дальше,- нетерпеливо шептал за моей спиной Сэнди-Ски.

  Я стал нащупывать Голубую. Вот она! Отчетливо, как никогда раньше, мы

видели голубые океаны, зеленые материки, белоснежные полярные шапки и

облака.

  - Жизнь! - воскликнул Сэнди-Ски.- Я же говорил, что здесь есть жизнь.

Голубая - настоящая жемчужина этой планетной системы. Какая пышная,

богатая биосфера! Да это настоящая оранжерея! Не то, что наша Зургана.

  "Жемчужина", "оранжерея" - как естественно прозвучали эти образные слова в

устах Сэнди-Ски. И все же, когда он сравнивал Голубую с нашей родной

Зурганой, я почувствовал, что в его речи чего-то не хватает. Чего? Я и

сейчас не могу дать на это определенный ответ. Если бы вместо Сэнди-Ски

был Рогус или пилот Али-Ан, я бы не удивился. Тех я считал людьми

несколько скучноватыми. Но ведь это Сэнди-Ски с его необузданной,

причудливой фантазией, Сэнди-Ски я знаю, как самого себя! Почему же в его

упоминании о нашей родной планете я не уловил какой-то живой и дорогой

сердцу нотки? Словно Сэнди-Ски никогда не жил на Зургане, а имел о ней

основательное, но книжное предст авление. Неужели он не помнит, например,

как мы совершили с ним труднейший пеший переход по Великой Экваториальной

пустыне до оазиса Хари? Я до сих пор чувствую, как немилосердно палило

тогда солнце, как захлестывали нас горячие бури, а на зубах противно

скрипел песок. Но мы шли и шли по бескрайнему океану песков, гордясь своей

силой и выносливостью.

  Нет, я не прав! Сэнди-Ски хорошо памятен этот эпизод из нашей жизни на

Зургане. Он сам тут же вспомнил о нем. Но вспомнил так, что я не

почувствовал жаркого дыхания пустыни, как-то рассудочно... И нельзя

сказать, что речь Сэнди-Ски была унылой и плоской, как та пустыня, о

которой он говорил, сравнивая нашу обожженную солнцем планету с

многоводной планетой Голубой. Его речь была по-прежнему сочна и

метафорична. Но странное дело: все метафоры и живописные слова словно

потускнели. Да, именно такое впечатление, как будто Сэнди-Ски не жил на

Зургане. Он словно не впитывал всеми порами своего тела жарких лучей

нашего буйного солнца, словно никогда не ощущал упоительной прохлады

северных лесов...

  Когда я подумал об этом, сидя за экраном внешней связи, я почувствовал

вдруг какое-то смутное беспокойство, даже тревогу и невольно обернулся.

Меня не удивило выражение жадного любопытства на лице Сэнди-Ски.