|
-- Не будем ссориться, -- ответила Екатерина. -- Вам известно, что все эти годы, с первого же дня моего пребывания в России, я только и делала, что стремилась к занятию престола? -- Вы слишком доверительны, -- усмехнулся Бретейль. -- Благодарите меня за это! А зачем скрывать, что я счастлива? Моя империя велика и могуча, она обладает всем, что надо для занятия первого ранга в Европе. -- О, как вы скромны! -- уколол ее посол Версаля. -- Пусть герцог Шуазель и дальше бубнит в салонах Парижа, что я выскочка. Но для тех, кто разгадал мой характер (как разгадали его вы, Бретейль!), все происшедшее в России должно казаться явлением закономерным... Так и быть, -- сказала она, -- открою маленькую тайну: мне нужно хотя бы пять лет мира. -- Забавно! А потом станете воевать? -- Я не вижу достойных противников. Правда, мой супруг за шесть месяцев правления своего порядком извратил политику кабинета, и мне предстоит многое усердно исправлять... Бретейль вернулся в посольство, созвал секретарей: -- Милые Рюльср и Беранже, срочно запросите у герцога Шуазеля новые шифры. Екатерина сейчас слово в слово процитировала мое высказывание о скорой революции в России... Я много бы дал, чтобы узнать, кто из русских академиков расшифровал нас? -- Может, Ломоносов? -- подсказали атташе. -- Вряд ли. Он сейчас много болеет... Екатерина пригласила вице-канцлера Голицына: -- Михайлыч, желательно наблюдать за кознями не только бретейлевскими, но и его секретарей, которые, чую, не зря по домам вельможным тут шляются, всякие шкоды вынюхивают, а потом, чего доброго, вранье свое опубликуют. Глаз да глаз! Екатерина перебирала на столе бумаги с таким же усердием, с каким рачительная хозяйка на кухне переставляет посуду. В политике она симпатизировала Англии, Фридриха II называла Иродом, а Панин внушал императрице, что союз с Пруссией сейчас все-таки важнее, нежели вражда с нею: -- Оставим Пруссию -- яко стрелу, торчащую из окровавленного сердца Марии-Терезии: цесарцы венские тоже враги нам немалые... Теплые дожди обмывали медные крыши вельможных домов столицы, каскады воды бушевали в трубах и водостоках, плотники набивали обручи на новенькие бочки, казначеи сыпали в каждую по 5000 рублей серебром -- для метания в народ московский, народ строптивый и непокорный... Близилась осень. Екатерина часто спрашивала Бецкого -- что пишет ему Федор Волков? -- Феденька уже в Москве, сбирается представить вас в мистерии "Торжествующая Минерва", и для сей Минервы уже подобрал девку пригожую из крепостных графа Шереметева... Сенату она велела тоже ехать на коронацию: -- Дабы веселье перемежалось заботами государственными. Перед дипломатами Екатерина всячески афишировала свою активность: -- У меня здоровье молодой ослицы, и с пяти утра до шести вечера я принадлежу моим подданным. |
