|
Пусть в Европе все ведают, от королей до нищих, что престол российский восприяла я не ради персональных удовольствий... В канун отъезда на коронацию Панин доложил императрице, что хан Крым-Гирей поднял свою конницу и прошел через степи, как черный смерч. Это известие ошеломило Екатерину: -- Неужели прошел по нашим владениям? -- Да! А при хане-разбойнике состоял ради консультаций военных прусский резидент Боскамп -- вот что для россиян несносно. Екатерина заварила для себя кофе покрепче: -- Этого болтуна фон дер Гольца -- ко мне! Берлинский посол еще от порога распетушился для целования руки, но рука Екатерины убралась за спину. -- Учинилось, нам ведомо, что при войске хана крымского и ногайского обретается атташе ваш Боскамп, а -- нужда тому какова? Ведь вы извещены достаточно, как я генералов своих за фалды хватала, чтобы они сгоряча Берлин вторично не отнимали. Но я могу и волю дать гневу своих армий -- пускай наступают, и завтра же мы снова будем костры палить на площадях берлинских, а казаки наши всех курят ваших пережарят на саблях своих... Впервые прорезался голос Екатерины -- ее резкий диктат в делах политики. Гольцу стало дурно. Екатерина указала вывести его прочь. И сразу поскакали курьеры посольские -- в Берлин, оттуда понеслись курьеры королевские -- в Крым, и татарский хан мгновенно распустил свою орду по кибиткам. Лишь тогда Екатерина тронулась в дорогу, проезжая по четыре станции в день, на каждой плотно закусывая. Григорий Орлов подлаживался к ней с ласкою: -- Едешь под корону, а когда под венец уведу тебя? Гляди, Катя, живем-то невенчаны... Хорошо ли так? -- Оставь, -- морщилась женщина. -- Грех такую, как ты, во вдовстве оставлять. Эвон, и тетка твоя покойная, она ведь венчалась с Разумовским-то. -- Не было того! Не было... слухи одни. Сытые кони резво увлекали кареты в гущу желтеющих берез, по зеленым елочкам прыгали рыженькие белки. Кони мчали на Москву; внутри кареты часто позванивал колокольчик верстомера: вот еще одна верста миновала... вперед, вперед. -- Ты не слушай, что тебе Панин с гетманом наговаривать станут, ты нас слушайся, -- внушал всю дорогу Григорий Орлов, осыпая ее поцелуями. -- Вслед за короной, Катя, готовься брачный венец принять... Уж как любить буду -- всем чертям тошно станет! Верь. Я таков. Горяч. Верно. Потому что мила. Ух, зацелую... Часто звонил всрстомер -- близилась Москва. Первопрестольная встретила ее колокольным набатом, коврами персидскими на мостовых, шалями китайскими на подоконниках. Все унылые места и заборы подгнившие были замаскированы ельником и можжевельником. Войска равнялись шеренгами, а пушки выпаливали столь звончайше, что в ушах возникала нестерпимая ломота. Екатерина, стоя в открытой карете, кланялась народу на все четыре стороны. Кланялась недаром: народ встретил ее с унизительным равнодушием, и это сразу заметили послы иноземные. |
