|
Обратясь к фавориту императрицы, спросил: -- Граф Григорий, два менестреля сложили оды в честь карусели нынешней. Дозволь пред ея величеством их произнесть? За своего брата грубо отвечал Алехан: -- Вон тому, корявому, что слева от тебя, читать не надобно! Наша государыня все стерпит, но оспы она не жалует. А второй, хотя и щербатый дурак, но пущай уж читает... бес с ним! Рубан чуть не заплакал от обиды, а Петров, низко кланяясь, предстал перед императрицей; с высоты амфитеатра слышалось: Я странный внемлю рев музыки! То дух мой нежит и бодрит; Я разных зрю народов лики, То взор мой тешит и дивит... И зависть, став вдали, чудится, Что наш, толь весел, век катится. -- Плохое начало, -- сморщился Рубан. -- У меня лучше... Убором дорогим покрыты, Дают мах кони грив на ветр; Бразды их пеною облиты, Встает прах вихрем из-под бедр... -- Тредиаковский эдак же писал, -- сказал Потемкин, подтолкнув Рубана. -- Ну, что грустишь, брат? Щербатый-то в люди уже выскочил. Остались мы с тобою -- кривой да корявый. Пойдем по этому случаю в трактир Гейденрейха и съедим полведра мороженого... Петров заканчивал свою оду восхвалением Орловых: Так быстры воины Петровы Скакали в Марсовых полях, Такие в них сердца Орловы, Такой чела и рук был взмах... Григорий Орлов прильнул к Алехану, что-то нашептывая. -- Жаль, что я того корявого отставил, а теперь возись тут с красавцем писаным, -- сказал Алехан. -- Ежели што-то замечу, так я этому Орфею с Плющихи завтра же все руки-ноги переломаю! Екатерина плохо поняла оду Петрова, но зато оценила молодецкую стать, юный румянец, густые дуги бровей и розовые губы поэта. Рука женщины оказалась возле его лица -- для поцелуя: -- Сыщите Ивана Перфильевича Елагина, скажите, что я велела вас после карусели в "кабинетец" провесть. -- Ну вот... начинается, -- покривились Орловы. В "кабинетце" размещалась библиотека царицы, и она, как радушная хозяйка, рассказывала поэту, что отдает книги переплетать в красный сафьян с золотом, иные же велит в шелк оборачивать. Заранее смеясь, Екатерина показала ему томик Рабле: -- До чего же хорош! Когда настроение дурное, я его грубости прочитываю охотно и веселюсь небывалой сочности слога... Петров никак не ожидал, что он, из-под скуфейки выползший, попадет в "кабинетец" самой императрицы. Бедняга ведь не знал, что не ему одному честь такая: Екатерина любого свежего человека протаскивала через эту угловую комнату дворца, дабы, непринужденно беседуя, выявить глубину знаний, узнать о вкусах и пристрастиях... Женщине нравилось в Петрове все-внешность, склонность к языкам иностранным, живость в движениях. Она спустилась с поэтом в дворцовый садик, гуляла там, рассказывая: -- Библиотекарем у меня грек Константинов, зять Ломоносова, ленивейший человек в деле проворном. |
