Она
спустилась с поэтом в дворцовый садик, гуляла там, рассказывая:
-- Библиотекарем у меня грек Константинов, зять Ломоносова,
ленивейший человек в деле проворном... Я возьму вас к себе на
его место, обещаю в году тыщу двести рублей.
Мечта о собственной карсте загрохотала колесами, уже совсем
близкая, раззолоченная и зеркальная. Екатерина, наклонясь,
взяла с куста гусеницу, и она колечком свернулась на ее ладони.
-- Неужели умерла? -- огорчилась императрица.
-- Что вы! Можно сразу оживить.
-- Каким же образом!
-- А вот так, ваше императорское величество...
С этими словами Васька плюнул в ладонь императрицы. Червяк и
правда ожил, шевелясь. Но зато сразу умерли женские чувства
Екатерины к невоспитанному красавцу. Она вытерла руку о подол
платья и велела Петрову ступать к Орловым.
-- Передайте, что вашею одой я вполне довольна. Скажите, что
вы уже в моем штате-переводчиком и библиотекарем.
От себя она наградила его золотой шпагой. Алехан же дал
поэту шкатулку, в которой гремели 200 червонцев, и Петров сразу
припал к его руке, целуя... Алехан при этом сказал:
-- Ты у нас теленок ласковый, всех маток пересосешь...
Дипломаты явно переоценили появление Петрова:
-- Близ императрицы новый красивый мужчина? Не значит ли
это, что возле престола могут возникнуть некоторые перемены?
-- Нет, -- отвечал им Панин. -- Соседство Петрова доставляет
императрице волнения не более, чем вид красивой мебели.
Государыне понадобился "карманный" одописец, который, не
полезет на стенку, как это делал Сумароков, если она станет
редактировать его стихи под общий хохот подвыпивших картежников
в Эрмитаже...
В один из осенних дней Потемкин проезжал по набережной,
когда от Зимнего дворца готовилась отъехать новая лакированная
карета, в которую садился Василий Петров, исполненный
довольства. Был он горд, напыщен, при золотой шпаге у пояса.
-- Гляди на меня! Когда маменька умерла, я из дому только
половичок унес, на нем хуже собаки спал, в калачик свертываясь.
Голодал, мерз, страдал, а теперь... Теперь ты слушай:
Любимец я судеб! -- опомнясь, я сказал, --
Во свете рифмослов так счастлив не бывал.
Я современных честь. Я зависть для потомства.
Что может выше быть с богинями знакомства?
Являясь, Муза смысл мне толчет во главу.
Екатерина деньги шлет и дарит наяву.
Потемкин не был завистлив, но сейчас поморщился:
-- Пусть Муза втолчет в башку тебе, чтобы, в карете
развалясь, не забывал ты тех, которые с Охты пешочком бегают...
На Охте, нахлебничая у мачехи Печериной, бедствовал Василий
Рубан -- к нему и ехал Потемкин с корзиной вина и закусок.
6. В ПАВЛИНЬИХ ПЕРЬЯХ
Граф Александр Сергеевич Строганов, человек настолько
богатый, что при дворе чувствовал себя полностью независимым,
однажды за картами в Эрмитаже завел речь: нет ничего сложнее в
мире, утверждал он, чем установить правоту человека. |