.. А вот кстати, -- легко переключилась она на Англию,
-- я не совсем понимаю и стремлений вашего кабинета, который,
желая союза с Россией, почему-то не желает порывать связи и с
турецким султаном.
Маккартней поклонился, сказав:
-- Англия -- страна меркантильная, и в ней вопросы политики
всегда взаимосвязывались с коммерческой выгодой.
Екатерина в ответ мило промурлыкала, как кошка:
-- Если у вас в Сити принято торговаться, так буду
торговаться и я... Послушайте, милорд! Я была честна с вами,
отрешившись от вежливых, но пустых преамбул. Что важнее для
Англии -- потерять на базаре мешок с пиастрами или обрести союз
с Россией?
-- Сити неисправимо, -- вздохнул Маккартней.
-- Немного же вы слов нашли в защиту своей политики! Но я
веду дела не с банкирами, а с вашим кабинетом, и, когда мне
хочется узнать -- нет ли пожара в Казани, я не посылаю гонцов в
Архангельск, чтобы справились там о ценах на говядину. Давайте
же изменим тон -- будем говорить честно...
Маккартней предложил: очевидно, турецкую статью в договоре
можно подменить шведской (Англия не могла расстаться с Турцией,
но отказывалась от Швеции, где тоже царило влияние Версаля).
Посол не понял, что это и была цель русского кабинета:
обезопасить фланги страны на Балтике в случае войны с турками.
Но, хорошо владея мимикой, Екатерина не выразила обуревавшей ее
радости. Скучнейшим голосом она сказала:
-- Так и быть... я вам уступаю. Переложим ответственность
союза с видов турецких на противодействие видам французским в
Стокгольме. Наша беседа имела пока черновой характер. Сейчас у
меня личная просьба к вам, посол: в Европе новая вспышка оспы,
а я слышала, что в Англии инокулятор Фома Димсдаль делает
удачно прививки. Я сама желаю дать пример своим подданным...
"Неужели ради этого вся беседа?" -- думал посол. Он все
время находился в обороне, отражая скользящие удары то слева,
то справа, и теперь решил хоть как-то огрызнуться.
Раскланиваясь, Маккартней принял надменный вид и спросил,
известно ли императрице в полной мере положение трагических
событий в Польше:
-- Я не снимаю руки с ее пульса, -- был ответ.
-- Но польское духовенство... панство...
И за головой Горгоны сразу зашевелились шипящие змеи:
-- Перестаньте говорить об этом. В оперу никто не ходит,
чтобы слушать хоровое пение. Все идут, чтобы слушать солистов!
В канун 1767 года она издала манифест о созыве в Москве
депутатов для изучения Наказа и для составления свода Нового
уложения законов. Новый год был встречен в напряжении чувств и
нервов. Оспа уже хозяйничала в Петербурге, и это заставляло
императрицу поторапливаться с отъездом. Екатерина вызвала
Чичерина:
-- Николай Иваныч, оставляю в лабазах столичных восемьдесят
тыщ четвертей хлеба. Надеюсь, с голоду не помрете. В мое
отсутствие вели хозяевам, дабы в ночное время ворота запирали,
богатые жители сторожей ставили, а бедные собак на ночь с цепей
спускали. |