|
. Потемкину приглянулись Варенька с Танечкой, а Наденька была дурнушкой, рыжая, и он, опьянев, сказал ей с огорчением: -- Эх, Надежда ты моя -- безнадежная... Ночевал на сеновале, и ближе к ночи пришла она: -- Дядечка родненький, отчего ж это я безнадежная? -- Не горюй, и тебя счастье не минует. На лошадях с бубенчиками, когда на взгорьях еще краснели клены и ярилась прибитая утренником рябинка, по первопутку навестил он сельцо Сутолоки, что лежало в восьми верстах от Чижова. Здесь жили Глинки [19], и Потемкин малость робел от предстоящего свидания: с детства помнились слухи на Духовщине, что его маменька, распалясь романсами, согрешила с молодцом Гришею Глинкой. На крыльце усадьбы Сутолок стоял сгорбленный старец в ушастом картузе, одежонка на нем была самая затрапезная. -- Гриц? -- вскрикнул он. -- Никак, ты, Гриц? Вот каким стал Григорий Андреевич Глинка, бывший певец и богатырь, а ныне хорунжий смоленской шляхты в отставке. Потемкин приник к нему, как к отцу, замер. -- Ну, пойдем... простынешь, -- зазывал его Глинка. Старенькие клавесины рассыхались в углу; поверх них неряшливой кипой лежали ноты -- из Лейпцига, фирмы Брейткопфа. -- Садись, сынок... во сюда. Перекусить не хочешь ли? -- Да не, Григорий Андреич, я так... проездом. -- Верно сделал, что заехал. Живешь ладно ли? -- Не сбывается у меня ничего... тяжко! -- Так и должно. В твои годы, Гриц, мечтал я в Вену уехать. Думал, музыку слагать стану... великим сделаюсь. А вот, вишь, помру в Сутолоках... лес ночами шумит... волки воют... Потемкин вытер слезу. Поправил на лбу повязку. -- Окривел вот! Мешает мне это. Жить мешает. -- Не печалуйся, -- утешил его Глинка. -- Как на роду пишется, так и сбудется. Жениться хочешь ли? -- Не. -- К печальной старости готовишь себя... Тряской рукой хорунжий разлил водку из мутного лафитничка. Потемкин поднялся, долго перебирал ноты, потом решительно присел за клавесины, наигрывая, запел по-французски: Как только я тебя увидел, я желаю сказать о своей любви. Но какая мука любить ту, которая не может быть моей. Ты, жестокое небо! Зачем же, зачем ты сделало ее великой? Зачем, о небо, ты желаешь, чтобы я любил лишь ее одну? Имя ее для меня постоянно священно, а образ ее всегда в моем сердце. Он печально замолк. Медленно закрыл клавесины. -- Чья музыка? -- спросил Глинка. -- Моя. -- А стихи? -- Мои. Тут все мое... И признался, что уже восемь лет любит женщину. -- Так что? Или замужня? -- Хуже того -- императрица. -- С ума ты сошел, голубчик? -- Наверное. Сейчас вот поеду... увижу ее. -- Через Москву не ездий -- там чума. -- От чумы и еду: где война, там и язва. -- Береженого Бог бережет. Заверни от Холма на столбовой шлях, он тебя прямо на Торопец выведет, а там и Питер уж рядышком. |
