|
Вознаградить себя за потери в этой войне Россия может только за счет польских владений. -- Нет! -- сказала Екатерина, открывая сервант в диване; широким мужским жестом она выставила бутылки на столик. -- Значит, -- расхохоталась она (помня о секретах Нейссе и Нейштадта), -- мы должны добыть мир... А что подумает Мустафа? -- Прежде всего умерьте свои требования к султану. Панин сказал, что Австрия может компенсировать потерю Силезии приобретениями в Турции. -- Силезия уже оплакана Марией-Терезией, и сейчас, -- отвечал принц, -- Мария-Терезия рыдает по другому поводу. Ваше величество, -- вдруг удивился он, -- а что вы сейчас выпили? -- Водку. Так и скажите своему брату, что его родственница сильно обрусела. Единственное, что осталось во мне от немки, так это неистребимая тяга к кофе. О, как хорошо, что я не живу в Германии, а то бы вы намололи для меня кофе из ячменя! -- Да, мы, пруссаки, бедные, -- согласился Генрих. -- Поверьте, когда я вижу гвоздь на земле, я не ленюсь поднять его... По выражению лица императрицы Панин догадался, что ей опостылел этот разговор. Она вдруг сказала -- с гневом: -- Рубикон наши смельчаки уже переходили. -- Кто, например? -- удивился Генрих. -- Мой генерал и камергер Потемкин! -- Это очень опасно для... вас, -- ответил гость. Утром Екатерина невнимательно выслушала доклад генералпрокурора о волнениях на Яике и перебила Вяземского вопросом: -- Удалось вам выяснить о Симонисе-Эфраиме? -- В этом деле, увы, замешан сам король. -- Тем лучше! У меня в Европе давняя репутация дамы скандальной, и мне остается только подтвердить ее... 9. ПОЗОРНОЕ УДАЛЕНИЕ Еще летом бригаду усилили запорожцами, и Потемкин любил гостевать в их безалаберном коше, где пил горилку, заедая ее салом с чесноком, кормился кулешом и мамалыгой, благодарил: -- Спасибо, що нагодували казака... Имен и фамилий запорожцы не ведали, двух ординарцев Потемкина прозвали Пискун и Самодрыга (у первого голос тонок, второй во сне ногой дергал); самого же генерала запорожцы именовали "Грицко Нечеса" -- за его вечно лохматую голову. Осенью, когда армия занимала винтер-квартиры, Румянцев позвал Потемкина к обеду, а тот к столу званому опоздал. -- Ты у нас, неряха, живешь по пословице: шасть к обедне -- там отпели, вмиг к обеду -- там отъели, ты в кабак -- только так! Румянцев поселился в просторной молдаванской мазанке, где восемь дымчатых кошек грелись на лежанке, сладко мурлыча. В утешение за выговор он сказал Потемкину, что отпустит его в продолжительный отпуск до Петербурга, с тем чтобы весною возвратился: -- Исправностью кавалерии отдых ты заслужил. |
