|
-- Мне бы, -- сказал Потемкин, -- повидать надобно командира полка его высокоблагородие премьер-маеора Бергера. Жалованья просить для себя хочу. А то ведь измаялся уж... во как! -- С чего измаялся ты, гефрейт-капрал? Потемкин растолковал, что, на экипировку истратясь, в полк явился с тридцатью рубликами, которые по ночам в штиблет прятал, а на днях проснулся -- в штиблете корочка от хлеба лежит. Елгозин до Бергера его не допустил: -- Ежели ты, раззява московская, спать с открытыми глазами ишо не обвыкся, так и ступай на довольствие рейтарское. -- Да я уж давно из солдатского котла хлебаю. -- Вот и хлебай на здоровье. Нешто не слыхал, что в Конном регименте даже ротмистры по восемь годков полушки не имели. Едино ради чести служат... и ты служи. Даром! Потемкин поселился в избах на берегу Невы, где ютились семейные служаки. Жили рейтары с женами, бабками и детишками, при своих баньках и огородах, бреднями артельно вычерпывали из Невы вкусную корюшку. Обычно солдаты из дворян платили солдатам из мужиков, чтобы те за них службу несли. Но Потемкин сам впрягся в службу, тянул лямку -- без вдохновения, но исполнительно. Вскоре пошли слухи прискорбные: мол, государыня Елизавета совсем плоха стала, у нее кровь носом идет, в театре перестала бывать, комедий не глядит и пляшет редко. Люди русские понимали, что стране нужны перемены. -- Но лучше б перемен не было! -- говорили пугливо. -- Перемены тоже ведь бывают разные... оттого нам, сирым, и страшно! Давненько не слыхали в Петербурге погребального звона, с Невского исчезли похоронные процессии: Елизавета указами исключила из жизни все, что могло напоминать ей о смерти. Купцы продолжали таскать ей на ряды, императрица со знанием дела рассуждала о туфлях и помадах, совершенно запустив государственные дела, внутри страны множились беспорядки, росла постыдная нищета. Иван Шувалов в порыве откровения сказал канцлеру Михаиле Воронцову: -- Мы в тупике! Повеления остаются без исполнения, главные посты без уважения, а справедливость тоскует без защиты... Однажды на Невском большая толпа матросов окружила карету императрицы, требуя выдачи жалованья. -- Когда отдашь, матка? -- орали матросы. -- Нам уже и мыльца купить не можно, в бане песком да глиною скоблимся. Елизавета, искренно прослсзясь, отвечала в окошко: -- Нечто вы, робятки мои ненаглядные, зловредно думаете, что не дала бы вам, ежели б имела? Да не я вас, а вы меня как можно скорей пожалейте, бедную: я ведь даже супы без гишпанских каперсов кушаю! Киски мои кой денечек печенки не ели -- и воют... Матросы пропустили царицу, ехавшую на богомолье. -- Вишь ты, закавыка какая! -- говорили они. -- Ежели у нее и на кошек не хватает, так где же тут на флот набраться?. |
