– Сто дзяблив! Довели, доконали человека!.. – ворчал пан Мартын. – Лайдаки, проше пана!..

МАТЬ И СЫН

1

Высоко в горах, среди неприступных скал, на заросшей соснами и елями тихой долине стоит несколько новых хи­жин. Сложенные из грубо обтесанных бревен, они кажутся издалека приземистыми грибами, из верхушек которых вьются сизые дымки. Перед хижинами бормотал свою не­скончаемую песню небольшой ручеек с прозрачной ледяной водой.

Там, где ручей перегорожен, разлилось небольшое живописное озерко. На его берегу, на плоском камне, стоит девушка. Крепким березовым вальком изо всех сил коло­тит мокрое белье, а от ударов во все стороны разлетаются брызги, словно блестящие искры.

На другой стороне поляны, где виднеется единственный выход из тесной долины, стоит, опираясь на дубовую палку, представительный, средних лет человек в красивом, расши­том узорами кожухе и, прикрыв глаза рукой, всматривается в еле заметную тропинку, что вьется между скал

– Ох, горе нам! – воскликнул он. – Опять кого-то несут на носилках! Предупреждал ведь Драгана: «Береги людей, их у нас так мало осталось, не ввязывайся в бой с янычарами! Захвати «языка» – и возвращайся назад!» Так нет...

– Кого это, отец? – вскочила девушка.

– Сейчас узнаем, Златка. Впереди, кажется, Дундьо, за ним Славчо... Носилки несут... Возле них не узнаю кто... Какой-то усатый! Кто бы это мог быть?.. А вот Драгана не видно... Неужели это его несут? Убитого или раненого?

– Драгана? – подбежала Златка. – Бедная Марийка! Как она это переживет... Надо позвать ее!

Она вся напряглась, словно собралась взлететь, как птица, и лететь к своей подруге.

За время пребывания в гайдутинском стане, в отдален­ном, диком уголке Старой Планины, Златка близко со­шлась с Марийкой, ставшей женою Драгана. Быстро пере­няла от нее обычаи балканджиев, умение вести нехитрое гайдутинское домашнее хозяйство, целый ряд словечек, ха­рактерных для говора горцев.

Отец каждый день учил дочку стрелять из пистолета, рубиться на саблях и ездить верхом на коне. Старый воево­да считал, что его дочь, живя среди повстанцев, обязана научиться всему, что умеют они.

Свободная жизнь в горах, военные упражнения и по­сильная работа закалили девушку. Она сохранила гибкость стана, матовую нежность лица, но приобрела гордую, не­зависимую осанку, загорела на солнце и ветре, в глазах, вместо покорности и страха, появилось выражение спокой­ной уравновешенности, решимости и готовности постоять за себя.

Это уже была не та Златка, что полгода тому назад, – так изменила ее жизнь.

Сейчас, в минуту тревоги, ожидая опасности, новые черты особенно ярко проявились в ее внешности. В другое время воевода залюбовался бы дочкой – такая она была красивая, – но теперь не до того.

– Погоди! – остановил он. – Не пугай раньше време­ни Марийку! Да вон, кажется, и сам Драган с парнями... Он, наверно, малость отстал... Нет, на носилках кто-то дру­гой... Беги-ка приготовь все, что нужно, для раненого!

Но Златка вдруг вскрикнула, бросилась вперед, к са­мому обрыву. И застыла неподвижно, прижав ладонь к гу­бам, будто хотела что-то сказать и вдруг передумала. Пристально, не отрывая глаз, всматривалась в тех, кто шел впереди приближавшегося отряда.

– Что с тобой, доченька! – встревожился воевода. – Что там такое увидела?

– Отец, ты сказал, какой-то усатый? Так ведь это Спыхальский! Я тебе рассказывала о нем...

Девушка побледнела. Воевода обнял дочку:

– Не волнуйся, Златка. Это еще ни о чем не говорит. Почему ты думаешь, что со Спыхальским обязательно должен быть и Звенигора?

– Не знаю.