|
Ведь это обязательно?» – «Глупая, ну, конечно, обязательно». Я так и ахнула! «А кто, – спрашиваю, – отец‑то?» – «А он на полке номер сорок шесть, верхняя боковая». Вот учудила Инка. «А хоть звать‑то его как?» – «Не знаю». – «Кто он вообще?» – «Не знаю». – «Да ты хоть что‑нибудь о нем знаешь?» – «Ничего. Знаю только, что он Сашенькин отец. И еще: я их обоих люблю, и отца и сына». Ну, тут уже все проснулись, ничего не поймут. Я растолковываю, что у Инки сын родился, Сашенька, а они ничегошеньки не понимают. Вроде я чушь горожу. Потом полезли смотреть. И верно: лежит ребенок. Валерка аж позеленел весь и говорит: «Ты всю нашу группу опозорила! Тебя из комсомола надо гнать в три шеи!» – «Да за что же, Валера, меня гнать?» – «А ребенка прижила? Так комсомолки не поступают!» – «Я его, Валера, не прижила. Я его хотела». – «Слышали! – кричит Валерка. – Призналась! Предлагаю от имени группы вынести Инке Ракитиной строгий выговор». А Клава говорит: «Что ты в этом понимаешь?» И Инке: «У тебя хоть пеленки‑то есть?» – «Ничего у меня нет, девочки». – «Что же ты думала? Почему не приготовилась?» – «Да откуда же я знала? Ведь он только что появился». – «Побегу к тете Маше. Хоть простыню чистую попрошу». Клавка убежала, а Михаил, он у нас вообще‑то заика, потому говорит очень редко, а тут как брякнет, и заикание у него вдруг всякое пропало: «Послушайте, ребята, и ты, Ина, ведь это… как сказать‑то, ну… в общем… ведь вроде время какое‑то полагается, – и покраснел, а потом: – Но у тебя‑то ничего и заметно не было. Вы меня простите, ребята, и ты, Ина, ты же с нами работала». – «Никакой беременности у меня и не было. А Сашенька просто появился утром». У меня и сорвалось: «Ведь ты же говорила, что отец его едет на сорок шестом, на верхнем боковом». Она на меня как посмотрит! А Валерка уже тут как тут: «Ага! Все‑таки призналась сначала, а теперь отказываешься! Да за такое поведение…» Тут тетя Маша пришла и комплект постельных принадлежностей принесла. «Ну‑ка, – говорит, – где тут безбилетный пассажир у меня? А какой крепенький! Мальчик… Звать‑то?» – «Сашенькой». – «А отчество?» Инка и замолчала. До сих пор молчит. Только пеленку попросит или соску. А ему сосать надо. Да только у Инки и молока никакого нету. У нее, простите, раз уж вы Сашенькин отец, то можно и сказать, и груди‑то с кулачок. Откуда там молоко может взяться?
Она тараторила еще что‑то, но я воспринимал только одно: Инга меня заметила, небезразличен я ей! Я и думать не хотел: что, как, почему? Я небезразличен Инге! – Вы что, не слушаете меня? – Слушаю, Светлана, слушаю. – Мы вот что вам хотим сказать. Инку нельзя обижать. Не знаю, что уж вы предпримете, может, в бега рванете, но мальчику нужно отчество. Не пропадет он. Наша группа его на воспитание возьмет. Но без отчества ему нельзя. Как ваше имя? – Артем. Артемий, вообще‑то. Но все зовут Артемом. – Значит, Александр Артемьевич. Ну и здорово! Очень даже подходит. Вы‑то ей сами ничего не хотите сказать? – Хочу! Хочу, конечно! А она меня не прогонит? – Хм… А вы вообще‑то ничего. Валерка говорит, что и через суд будет трудно доказать. Ведь прямых улик нет. Да и, честно говоря, косвенных тоже. Так вы не отказываетесь? – От чего же мне отказываться? – Ну, что он ваш сын? – Не знаю, Света. |
