Потом он
плясал с ней "русскую", устал, бросился за борт и едва не утонул.
Теперь, вспоминая это, -- и многое другое, -- он чувствовал стыд за
себя и недовольство Сашей. Он смотрел на ее стройную фигуру, слушал ровное
дыхание ее и чувствовал, что не любит эту женщину, не нужна ему она. В его
похмельной голове медленно зарождались какие-то серые, тягучие мысли. Как
будто все, что он пережил за это время, скрутилось в нем в клубок тяжелый и
сырой, и вот теперь клубок этот катается в груди его, потихоньку
разматываясь, и его вяжут тонкие, серые нити.
"Что это со мной происходит? -- думал он. -- Кто я такой?"
Его поразил этот вопрос, и он остановился над ним, пытаясь додуматься
-- почему он не может жить спокойно и уверенно, как другие живут? Ему стало
еще более совестно от этой мысли, он завозился на сене и с раздражением
толкнул локтем Сашу.
-- Тише!.. -- сквозь сон сказала она.
-- Ну, ладно, не велика барыня! -- пробормотал Фома.
-- Что?
-- Ничего...
Она повернулась спиной к нему и, сладко зевнув, заговорила лениво:
-- Видела во сне, будто опять арфисткой стала. Пою соло, а против меня
стоит большущая, грязная собака, оскалила зубы и ждет, когда я кончу... А
мне -- страшно ее... и знаю я, что она сожрет меня, как только я перестану
петь... и вот я все пою, пою... и вдруг будто не хватает у меня голосу...
Страшно! А она -- щелкает зубами... К чему это?..
-- Погоди болтать! -- угрюмо остановил ее Фома. -- Ты вот что скажи:
что ты про меня знаешь?
-- А вот знаю, что проснулся ты, -- не поворачиваясь к нему, ответила
она.
-- Это верно -- проснулся я, -- задумчиво молвил Фома и, закинув руки
за голову, продолжал: -- Оттого тебя и спрашиваю -- какой я, по-твоему,
человек?
-- Похмельный, -- зевнув, ответила Саша.
-- Александра! -- просительно воскликнул Фома. -- Не балуй! Ты скажи по
совести, что ты обо мне думаешь?
-- Ничего не думаю! -- сухо ответила она.
Он тяжело вздохнул и замолчал. Полежав с минуту тоже молча, Саша
заговорила обычным своим, равнодушным голосом:
-- Скажи ему! С какой это стати стану я думать о всяком? Мне о себе
подумать и то -- некогда... А может, не хочется...
Фома сухо засмеялся и сказал:
-- Мне бы не хотеть ничего!..
Женщина подняла голову с подушки, заглянула в лицо Фомы и снова легла,
говоря:
-- Мудришь ты... Смотри -- добра от этого тебе не будет... Ничего я не
могу сказать про тебя... Ну, вот скажу я тебе -- других ты лучше... Что же
из этого будет?
-- А почему лучше? -- задумчиво спросил Фома.
-- Да -- так! Песню хорошую поют -- плачешь ты... подлость человек
делает -- бьешь его... С женщинами -- прост, не охальничаешь над ними. |