|
. -- Папаша! Почему вы не хотите? -- с сердцем воскликнул Фома. -- Ты слушай! Если ты трубочист -- лезь, сукин сын, на крышу!.. Пожарный -- стой на каланче! И всякий род человека должен иметь свой порядок жизни... Телятам -- по-медвежьи не реветь! Живешь ты своей жизнью и -- живи! И не лопочи, не лезь, куда не надо! Делай жизнь свою -- в своем роде! Из темных уст старика забила трепетной, блестящей струей знакомая Фоме уверенная, бойкая речь. Он не слушал, охваченный думой о свободе, которая казалась ему так просто возможной. Эта дума впилась ему в мозг, и в груди его все крепло желание порвать связь свою с мутной и скучной жизнью, с крестным, пароходами, кутежами -- со всем, среди чего ему было душно жить. Речь старика долетала до него как бы издали: она сливалась со звоном посуды, с шарканьем ног лакеев по полу, с чьим-то пьяным криком. -- И вся эта чепуха в башке у тебя завелась -- от молодой твоей ярости! -- говорил Маякин, постукивая рукой по столу. -- Удальство твое -- глупость; все речи твои -- ерунда... Не в монастырь ли пойти тебе? Фома слушал и молчал. Шум, кипевший вокруг него, как будто уходил куда-то все дальше. Он представлял себя в средине огромной, суетливой толпы людей, которые неизвестно для чего мятутся, лезут друг на друга, глаза у них жадно вытаращены, люди орут, падают, давят друг друга, все толкутся на одном месте. Ему оттого плохо среди них, что он не понимает, чего они хотят, не верит в их слова. И если вырваться из средины их на свободу, на край жизни, да оттуда посмотреть на них, -- поймешь и увидишь, где среди них твое место. -- Я ведь понимаю, -- уже мягче говорил Маякин, видя Фому задумавшимся, -- хочешь ты счастья себе... Ну, оно скоро не дается... Его, как гриб в лесу, поискать надо, надо над ним спину поломать... да и найдя, -- гляди -- не поганка ли? -- Так освободите вы меня? -- вдруг подняв голову, спросил Фома, и Маякин отвел глаза в сторону от его горящего взгляда. -- Дайте вздохнуть... дайте мне в сторону отойти от всего! Я присмотрюсь, как все происходит... и тогда уж... А так -- сопьюсь я... -- Не говори пустяков! Что юродствуешь? -- сердито крикнул Маякин. -- Ну, -- хорошо! -- спокойно ответил Фома. -- Не хотите вы этого? Так -- ничего не будет! Все спущу! Больше нам говорить не о чем, -- прощайте! Примусь я теперь за дело! Дым пойдет!.. Фома был спокоен, говорил уверенно; ему казалось что коли он так решил, -- не сможет крестный помешать ему. Но Маякин выпрямился на стуле и сказал -- тоже просто и спокойно: -- А знаешь ты, как я могу с тобой поступить? -- Как хотите! -- махнув рукой, сказал Фома. -- Вот. Теперь я так хочу -- приеду в город и буду хлопотать, чтобы признали тебя умалишенным и посадили в сумасшедший дом... -- Разве это можно? -- недоверчиво, но уже с испугом в голосе спросил Фома. -- У нас, друг милый, все можно! Фома опустил голову и, исподлобья посмотрев в лицо крестного, вздрогнул, думая: "Посадит. |
