|
. Старик вкусно почмокивал губами, потирал руки, и глазки его жадно поблескивали. -- А вы вот -- жидкой крови людишки! Еще не выросли, а уж себя переросли и дряблые живете, как старая редька... И то, что жизнь все краше становится, -- недоступно вам... Я шестьдесят семь лет на сей земле живу и уже вот у гроба своего стою, но вижу: когда я молод был, и цветов на земле меньше было и не столь красивые цветы были... Все украшается! Здания какие пошли! Орудие разное, торговое... Пароходищи! Ума во все бездна вложено! Смотришь -- думаешь: "Ай да люди, молодцы!" Все хорошо, все приятно, -- только вы, наследники наши, -- всякого живого чувства лишены! Какой-нибудь шарлатанишка из мещан и то бойчее вас... Вон этот... Ежов-то -- что он такое? А изображает собою судью даже надо всей жизнью -- одарен смелостью! А вы -- тьфу! Нищими живете... Содрать бы с вас шкуры да посыпать по живому мясу солью -- запрыгали бы! Яков Тарасович, маленький, сморщенный и костлявый, с черными обломками зубов во рту, лысый и темный, как будто опаленный жаром жизни, прокоптевший в нем, весь трепетал в пылком возбуждении, осыпая дребезжащими, презрительными словами свою дочь -- молодую, рослую и полную. Она смотрела на него виноватыми глазами, смущенно улыбалась, и в сердце ее росло уважение к живому и стойкому в своих желаниях старику... А Фома все кутил и колобродил. В одном из дорогих ресторанов города он попал в приятельски радостные объятия сына водочного заводчика, который взял на содержание Сашу. -- Вот это встреча! А я здесь третий день проедаюсь в тяжком одиночестве... Во всем городе нет ни одного порядочного человека, так что я даже с газетчиками вчера познакомился... Ничего, народ веселый... сначала играли аристократов и все фыркали на меня, но потом все вдребезги напились... Я вас познакомлю с ними... Тут один есть фельетонист -- этот, который вас тогда возвеличил... как его? Увеселительный малый, черт его дери! -- А что Александра? -- спросил Фома, немного оглушенный громкой речью этого высокого, развязного парня в пестром костюме. -- Н-ну, знаете, -- поморщился тот, -- эта ваша Александра -- дрянь женщина! Какая-то -- темная... скучно с ней, черт ее возьми! Холодная, как лягушка, брр! Нет, я ей дам отставку... -- Холодная -- это верно, -- сказал Фома и задумался. -- Каждый человек должен делать свое дело самым лучшим образом! -- поучительно сказал сын водочного заводчика. -- И если ты поступаешь на содержание, так тоже должна исполнять свою обязанность как нельзя лучше, -- коли ты порядочная женщина... Ну-с, водки выпьем? Выпили. И, разумеется, напились. К вечеру в гостинице собралась большая и шумная компания, и Фома, пьяный, но грустный и тихий, говорил заплетающимся языком: -- Я так понимаю: одни люди -- черви, другие -- воробьи. |
