Ежов
откупоривал бутылку с водой и, занятый этим, молчал, сжав бутылку коленями и
тщетно напрягаясь, чтобы вытащить из нее пробку. И это его бессилие тоже
трогало Фому.
-- Н-да, обсосала тебя жизнь-то... А учился... -- задумчиво говорил он.
-- Пей! -- сказал Ежов, даже побледневший от усталости, подавая ему
стакан. Затем он потер лоб, сел на диван к Фоме и заговорил:
-- Науку -- оставь! Наука есть божественный напиток... но пока он еще
негоден к употреблению, как водка, не очищенная от сивушного масла. Для
счастья человека наука еще не готова, друг мой... и у людей, потребляющих
ее, только головы болят... вот как у нас с тобой теперь... Ты что это как
неосторожно пьешь?
-- А что мне делать? -- спросил Фома, усмехаясь. Ежов пытливо,
прищуренными глазами посмотрел на Фому и сказал:
-- Сопоставляя твой вопрос со всем тем, что ты вчера молол, чую душой,
что ты, друг, тоже не от веселой жизни веселишься...
-- Эх! -- тяжко вздохнул Фома, вставая с дивана. -- Какая жизнь? Так
что-то... несуразное... Живу один... ничего не понимаю... плюнуть на все
хочется и провалиться бы куда-нибудь! Бежать бы от всего... Тоска!
-- Это любопытно! -- сказал Ежов, потирая руки и весь вертясь. -- Это
любопытно, если это верно, ибо доказывает, что святой дух недовольства
жизнью проник уже и в купеческие спальни... в мертвецкие душ, утопленных в
жирных щах, в озерах чая и прочих жидкостях... Ты мне изложи все по
порядку... Я, брат, тогда роман напишу...
-- Мне говорили, что ты и то уж написал про меня что-то? -- с
любопытством спросил Фома и еще раз внимательно осмотрел старого товарища,
не понимая, что может написать он, такой жалкий.
-- Написал! А ты читал?
-- Нет, не довелось...
-- А что же тебе говорили?
-- Здорово, будто, изругал ты меня.
-- Гм... А тебе не интересно самому прочитать? -- допрашивал Ежов, в
упор рассматривая Гордеева.
-- Я прочитаю! -- обнадежил его Фома, чувствуя, что неловко ему перед
Ежовым и что Ежова как будто обижает такое отношение к его писаниям. -- В
самом деле, -- ведь интересно, ежели про меня написано... -- добавил он,
добродушно улыбаясь товарищу.
Эта встреча родила в нем тихое, доброе чувство, вызвав воспоминания о
детстве, и они мелькали теперь в памяти его, -- мелькали, как маленькие
скромные огоньки, пугливо светя ему из дали прошлого.
Ежов подошел к столу, на котором уже стоял кипящий самовар, молча налил
два стакана густого, как деготь, чая и сказал Фоме:
-- Иди, пей чай... Рассказывай!
-- Мне нечего рассказывать... Пустая у меня жизнь! Лучше ты мне про
себя расскажи... ты все-таки, поди, больше моего знаешь...
Ежов задумался, не переставая вертеться и крутить головой. |