|
Еще двое тянулись на палке, пробуя силу. Несколько фигур возилось у корзины с пивом и провизией; высокий человек с полуседою бородой подбрасывал в костер сучья, окутанный тяжелым, беловатым дымом. Сырые ветви, попадая в огонь, жалобно пищали и потрескивали, а гармоника задорно выводила веселую мелодию, и фальцет певца подкреплял и дополнял ее бойкую игру. В стороне ото всех, у обрыва небольшой промоины, улеглись трое молодых парней, а пред ними стоял Ежов и звонко говорил: -- Вы несете священное знамя труда... и я, как вы, рядовой той же армии, мы все служим ее величеству прессе и должны жить в крепкой, прочной дружбе... Фома перестал вслушиваться в речь товарища, отвлеченный другим разговором. Говорили двое: один высокий, чахоточный, плохо одетый и смотревший сердито, другой молоденький, с русыми волосами и бородкой. -- По-моему, -- угрюмо и покашливая говорил высокий, -- глупо это! Как можно жениться нашему брату? Пойдут дети -- разве хватит на них? Жену надо одевать... да еще какая попадется... -- Девушка она славная... -- тихо сказал русый. -- Ну, это теперь хороша... Одно дело невеста, другое -- жена... Да не в этом суть... А только -- средств не хватит... и сам надорвешься в работе, и ее заездишь... Совсем невозможное дело женитьба для нас... Разве мы можем семью поднять на таком заработке? Вот видишь, -- я женат... всего четыре года... а уж скоро мне -- конец! Он закашлялся, кашлял долго, с воем, и когда перестал, то сказал товарищу, задыхаясь: -- Брось... ничего не выйдет... Тот грустно опустил голову, а Фома подумал: "Дельно говорит..." Невнимание к нему немножко обижало его и в то же время возбуждало в нем чувство уважения к этим людям с темными, пропитанными свинцовой пылью лицами. Почти все они вели деловой, серьезный разговор, в речах их сверкали какие-то особенные слова. Никто из них не заискивал пред ним, не лез к нему с назойливостью, обычной для его трактирных знакомых, товарищей по кутежам. Это нравилось ему... "Ишь какие... -- думал он, внутренне усмехаясь,-- имеют свою гордость..." -- А вы, Николай Матвеич, -- раздался чей-то как будто укоряющий голос, -- вы не по книжке судите, а по живой правде... -- По-озвольте, друзья мои! Чему вас учит опыт ваших собратий?.. Фома повернул голову туда, где громко ораторствовал Ежов, сняв шляпу и размахивая ею над головой. Но в это время ему сказали: -- Подвигайтесь поближе к нам, господин Гордеев! Пред ним стоял низенький и толстый парень, в блузе и высоких сапогах, и, добродушно улыбаясь, смотрел в лицо ему. Фоме понравилась его широкая, круглая рожа с толстым носом, и он тоже с улыбочкой ответил: -- Можно и поближе... А что -- к коньяку не пора нам приблизиться? Я тут захватил бутылок с десять. |
