|
.." -- Ну, что скажешь, -- верно? -- спросил Ежов, дочитав газету и бросая ее в сторону. -- Конца я не понимаю... -- ответил Фома. -- А вот о силе -- верно! Он торопливо и горячо выбросил пред Ежовым привычные свои мысли о жизни, о людях, о своей душевной спутанности и замолчал, опрокинувшись на диван. -- Н-да-а! -- протянул Ежов. -- Вот ты до чего долез!.. Это, брат, дело доброе! Ты -- как насчет книжек? Читаешь какие-нибудь? -- Нет, не люблю! Не читывал... -- Оттого и не любишь, что не читал... -- Я даже боюсь читать... Видел я -- тут одна... хуже запоя у нее это! И какой толк в книге? Один человек придумает что-нибудь, а другие читают... Коли любопытно, так ладно... Но чтобы учиться из книги, как жить, -- это уж что-то несуразное! Ведь человек написал, не бог, а какие законы и примеры человек установить может сам для себя? -- А евангелие? Его написали люди же. -- То -- апостолы... Теперь их нет... -- Ничего, -- возразил дельно! Верно, брат, апостолов нет... Остались только Иуды, да и то дрянненькие. Фома чувствовал себя хорошо, видя, что Ежов слушает его слова внимательно и точно взвешивает каждое слово, сказанное им. Первый раз в жизни встречаясь с таким отношением к себе, Фома смело и свободно изливал пред товарищем свои думы, не заботясь о словах и чувствуя, что его поймут, потому что хотят понять. -- А любопытный ты парень! -- сказал ему Ежов дня через два после встречи. -- И хоть тяжело ты говоришь, но чувствуется в тебе большая дерзость сердца! Кабы тебе немножко знания порядков жизни! Заговорил бы ты тогда... довольно громко, я думаю... да-а! -- Словами себя не освободишь!.. -- вздохнув, заметил Фома. -- Ты вот как-то говорил про людей, которые притворяются, что все знают и могут... Я тоже знаю таких... Крестный мой, примерно... Вот против них бы двинуть... их бы уличить!.. Довольно вредный народ!.. -- Не представляю я, Фома, как ты будешь жить, если сохранишь в себе то, что теперь носишь... -- задумчиво сказал Ежов. Он тоже пил, этот маленький, ошпаренный жизнью человечек. Его день начинался так: утром за чаем он просматривал местные газеты, почерпая в них материал для фельетона, который писал тут же, на углу стола. Затем бежал в редакцию и там резал иногородние газеты, составляя из вырезок "Провинциальные картинки". В пятницу он должен был писать воскресный фельетон. За все это ему платили сто рублей в месяц; работал он быстро и все свободное время посвящал "обозрению и изучению богоугодных учреждений". Вместе с Фомой он шлялся до глубокой ночи по клубам, гостиницам, трактирам, всюду черпая материал для своих писаний, которые он называл "щетками для чистки общественной совести". |
