|
.. Он ласково и сочувственно улыбался, голос у него был такой мягкий... В комнате повеяло теплом, согревающим душу. В сердце девушки все ярче разгоралась робкая надежда на счастье. XII. Фома сидел у Ежова и слушал городские новости из уст своего товарища. Ежов, сидя на столе, заваленном газетами, и болтая ногами, рассказывал: -- Началась выборная кампания, купечество выдвигает в головы твоего крестного, -- старого дьявола! Он бессмертен... ему, должно быть, полтораста лет уже минуло? Дочь свою он выдает за Смолина -- помнишь, рыжего! Про него говорят, что это порядочный человек... по нынешним временам порядочными людьми именуют и умных мерзавцев, потому что -- людей нет! Африкашка корчит из себя просвещенного человека, уже успел влезть в интеллигентное общество и -- сразу встал на виду. По роже судя -- жулик первой степени, но, видимо, будет играть роль, ибо обладает чувством меры. Н-да, брат, Африкашка -- либерал... Либеральный купец -- это помесь волка и свиньи. -- Пес с ними, со всеми! -- сказал Фома, равнодушно махнув рукой. -- Что мне до них? Ты как -- пьешь все? -- Почему же мне не пить? Полуодетый и растрепанный Ежов был похож на ощипанную птицу, которая только что подралась и еще не успела пережить возбуждения боя. -- Пью, потому что надо мне от времени до времени гасить пламя сердца... А ты, сырой пень, тлеешь понемножку? -- Надо мне идти к старику!.. -- сморщив лицо, сказал Фома. -- Дерзай! -- Не хочется... -- Так не ходи!.. -- Нужно... -- А тогда -- иди!.. -- Что ты все балагуришь? -- недовольно сказал Фома. -- Будто и в самом деле весело ему... -- Мне, ей-богу, весело! -- воскликнул Ежов, спрыгнув со стола. -- Ка-ак я вчер-ра одного сударя распатронил в газете! И потом -- я слышал один мудрый анекдот: сидит компания на берегу моря и пространно философствует о жизни. А еврей говорит: "Гашпада! И за-ачем штольки много разного шлов? И я вам шкажу все и зразу: жизнь наша не стоит ни копейки, как это бушующее море!.." -- Э, ну тебя, -- сказал Фома. -- Прощай!... -- Иди! Я сегодня высоко настроен и стонать я с тобой не могу... тем более, что ты и не стонешь, а -- хрюкаешь... Фома ушел, оставив Ежова распевающим во все горло: Греми в бар-рабан и -- не бойся... "Сам ты барабан..." -- с раздражением подумал Фома. У Маякина его встретила Люба. Чем-то взволнованная и оживленная, она вдруг явилась пред ним, быстро говоря: -- Ты? Боже мой! Ка-акой ты бледный... как похудел... Хорошую, видно, жизнь ведешь! Потом лицо ее исказилось тревогой и она почти шепотом воскликнула: -- Ах, Фома! Ты не знаешь -- ведь. |
