|
Ее глаза сузились, на щеках вспыхнул слабый румянец, и она засмеялась -- точно серебряный колокольчик зазвенел. И тотчас же встала, говоря: -- Не буду мешать вам, до свидания! Когда она бесшумно проходила мимо Фомы, на него пахнуло духами, и он увидал, что глаза у нее темно-синие, а брови почти черные. -- Уплыла щука, -- тихо сказал Маякин, со злобой глядя вслед ей. -- Ну, рассказывай нам, как ездил? Много ли денег прокутил? -- гудел Игнат, толкая сына в то кресло, в котором только что сидела Медынская. Фома покосился на него и сел в другое. -- Что, хороша, видно, бабеночка-то? -- посмеиваясь, говорил Маякин, щупая Фому своими хитрыми глазками. -- Вот будешь ты при ней рот разевать... так она все внутренности у тебя съест... Фома почему-то вздрогнул и, не ответив ему, деловым тоном начал говорить отцу о поездке. Но Игнат перебил его речь: -- Погоди, я коньячку спрошу... -- А ты тут все пьешь, говорят... -- неодобрительно сказал Фома. Игнат с удивлением и любопытством взглянул на него и спросил: -- Да разве отцу можно этак говорить, а? Фома сконфузился и опустил голову. -- То-то! -- добродушно сказал Игнат и крикнул, чтоб дали коньяку... Маякин, прищурив глаза, посмотрел на Гордеевых, вздохнул, простился и ушел, пригласив их вечером к себе пить чай в малиннике. -- Где же тетка Анфиса? -- спросил Фома, чувствуя, что теперь, наедине с отцом, ему стало почему-то неловко. -- В монастырь поехала... Ну, говори мне, а я -- выпью... Фома в несколько минут рассказал отцу о делах и закончил рассказ откровенным признанием: -- Денег я истратил на себя... много. -- Сколько? -- Рублей... шестьсот... -- В полтора-то месяца! Немало... Вижу, что для приказчика -- дорог ты мне... Куда ж это ты их всыпал? -- Триста пуд хлеба подарил... -- Кому? Как? Фома рассказал. -- Ну это -- ничего! -- одобрил его отец. -- Это -- знай наших!.. Тут дело ясное -- за отцову честь... за честь фирмы... И убытка тут нету, потому -- слава добрая есть, а это, брат, самая лучшая вывеска для торговли... Ну, а еще? -- Да... так, как-то... истратил... -- Говори прямо... не о деньгах спрашиваю, -- хочу знать, как ты жил, -- настаивал Игнат, внимательно и строго рассматривая сына. -- Ел... пил... -- не сдавался Фома, угрюмо и смущенно наклоняя голову. -- Пил? Водку? -- И водку... -- А! Не рано ли? -- Спроси Ефима -- напивался ли я допьяна... -- На что спрашивать Ефима? Ты сам должен все сказать... Так, стало быть, пьешь? -- Могу и не пить... -- Где уж! Коньяку хочешь? Фома посмотрел на отца и широко улыбнулся. |
