Кшися зажмурилась до зеленых кругов в глазах, потом подняла ресницы – в утреннем золотом сиянии перед нею стояли три съежившиеся уродливые фигурки, полиловевшие от холода и усталости.

– Да, – сказала она каким‑то чужим, неузнаваемым голосом, – да, конечно. Отогрейтесь немного, и мы начнем собираться. Как только придет Инебел, мы двинемся на другую стоянку.

Она смотрела на Апль и ждала, что та скажет – да, пора собираться, Инебел идет следом, сейчас будет здесь…

Но вместо этого услышала:

– Не нужно больше ждать. Инебел не придет. Никогда.

И она вдруг поняла, что знает об этом уже давно.

Привычная уже дурнота ринулась из‑под сердца во все уголки тела, заполнила тошнотворной чернотой мозг, начала пригибать к земле… Господи, помереть бы сейчас! Так ведь нельзя.

– Что же теперь, старшенькая‑одиноконькая? Что же теперь – обратно в город?

И так спокойно, словно в город – это вовсе и не на смерть!

– Нет. Ну конечно же – нет. Только погоди немного… Я отдышусь… И мы что‑нибудь придумаем.

А думать ничего и не надо. Потому что выход – единственный, и если бы были силы на то, чтобы поднять голову и посмотреть в изжелта‑розовое утреннее небо, то можно было бы если не увидеть, то угадать крошечную точечку «Рогнеды». Только головы не поднять, и в глазах – черно.

– Апль, ты слышишь меня? Собирайте белые камни… как можно больше белых камней… Нужно выложить две дорожки. Я покажу, как…

Вот теперь только добраться до самой середины лужайки и лечь наконец в уже нагретую солнцем траву, раскинув руки и прижимаясь всем телом к этой качающейся, бесконечно кружащейся земле.

– Наклонись ко мне, Апль… – как же сказать ей – ведь на кемитском языке нет слова «лететь», и они с Инебелом так и не успели этого слова придумать! – Те, что приле… спустятся сюда – это мои братья, мои старшие. Они такие же, как я, – с неумелыми руками. Помогите им, Апль. позаботьтесь о них, человечки‑кузнечики…

28

– В условиях та‑кемтского социостазиса, исключающего возможность зарождения элементов протофеодальной общественной структуры, зато обеспечивающего перманентность социальной дифференциации, микрополисы являются не доминирующим, а единственно возможным типом… сюда, пожалуйста! – Кантемир подчеркнуто галантно вжался в узкий простенок, пропуская Гамалея в конический закуток сектора связи.

Гамалей, чудовищно похудевший за эти несколько дней, впервые в жизни прошел сквозь дверной проем не боком, а прямо, но крошечное помещение станционной рубки заполнил собою все‑таки полностью – если раньше он был просто толстым, то теперь, осунувшись, превратился в непомерную громадину, которая уже в силу своих габаритов так и просилась вниз, на твердый грунт.

Но судьба их группы – сейчас они даже про себя не отваживались называть ее «группой контакта» – решалась на Земле, куда уже отбыл Абоянцев, и они слонялись по «Рогнеде», неприкаянные, как погорельцы, не мечтая уже ни о чем.

Таким образом, на «Рогнеде» сейчас одновременно находились два начальника – станции и экспедиционной группы, – но определенная церемонность их отношений объяснялась не ситуацией двоевластия – это уж они как‑нибудь пережили бы, а тем, что Кантемир был близким другом Абоянцева, которому, как уже было ясно, сюда не суждено было вернуться.

– Собственно говоря, я не пригласил бы вас сюда, если бы проведенное нами наблюдение не было столь уникальным. – Гамалей мрачно глядел на него исподлобья, и Кантемир сбавил тон, видимо, сообразив, что наблюдение – это не тот лакомый кусочек, которым можно соблазнить начальника группы контакта.