110

 Катаясь на российской карусели,

 наевшись русской мудрости плодов,

 евреи столь изрядно обрусели,

 что всюду видят происки жидов.

 111

 Еврей живет, как будто рос,

 не зная злобы и неволи:

 сперва сует повсюду нос

 и лишь потом кричит от боли.

 112

 Велик и мелок мой народец,

 един и в грязи и в элите,

 я кровь от крови инородец

 в его нестойком монолите.

 113

 Евреям доверяют не вполне

 и в космос не пускают, слава Богу;

 евреи, оказавшись на Луне,

 устроят и базар, и синагогу.

 114

 Шепну я даже в миг, когда на грудь

 уложат мне кладбищенские плиты:

 женитьба на еврейке — лучший путь

 к удаче, за рубеж, в антисемиты.

 115

 На развалинах Древнего Рима

 я сижу и курю не спеша,

 над руинами веет незримо

 отлетевшая чья-то душа.

 116

 Под небом, безмятежно голубым,

 спит серый Колизей порой вечерней;

 мой предок на арене этой был

 зарезан на потеху римской черни.

 117

 Римские руины — дух и мрамор,

 тихо дремлет вечность в монолите;

 здесь я, как усердный дикий варвар,

 выцарапал имя на иврите.

 118

 В убогом притворе, где тесно плечу

 и дряхлые дремлют скамейки,

 я деве Марии поставил свечу —

 несчастнейшей в мире еврейке.

 119

 Из Рима видней (как теперь отовсюду,

 хоть жизнь моя там нелегка)

 тот город, который я если забуду —

 отсохнет моя рука.

 120

 Я скроюсь в песках Иудейской пустыни

 на кладбище плоском, просторном и нищем

 и чувствовать стану костями пустыми,

 как ветер истории поверху свищет.

 121

 Вон тот когда-то пел, как соловей,

 а этот был невинная овечка,

 а я и в прошлой жизни был еврей —

 отпетый наглый нищий из местечка.

 122

 Знаешь, поразительно близка мне

 почва эта с каменными стенами:

 мы, должно быть, помним эти камни

 нашими таинственными генами.

 123

 Я счастлив, что в посмертной вечной мгле,

 посмертном бытии непознаваемом,

 в навеки полюбившейся земле

 я стану бесполезным ископаемым.

 Высокого безделья ремесло

 меня от процветания спасло

 124

 Как пробка из шампанского со свистом

 я вылетел в иное бытие,

 с упрямостью храня в пути тернистом

 шампанское дыхание свое.