– Кто еще будет?

– Кто тебе нужен? Я да ты, вот и вся компания. Придешь?

Настя опять помедлила с ответом:

– Приду.

– Квартира четыре, на втором этаже, – сказала Пастухова. – Буду ждать.

Настя кивнула и скрылась в подъезде.

* * *

Пришла она, как и обещала, вечером. Вошла в комнату, минут пять молчала, жадно глотая ртом воздух. Потом сняла пальто, размотала платок.

– Едва добралась до тебя…

– На второй то этаж? – удивилась Пастухова.

Настя слабо улыбнулась.

– Мне что на второй, что на пятый, все едино. Дышать нечем.

Пастухова усадила ее на диван, покрытый крахмальной простыней. Подвинула к дивану стол, на столе – всякие яства да закуски: колбаса любительская и докторская, винегрет, моченые помидоры, маринованные грибы, говяжий студень, а венцом всему – кулебяка с капустой, розовая и пышная.

Пастухова поставила на стол пол литра белого, разлила в два лафитничка.

– Давай, Настя, за мое новоселье!

Настя отодвинула от себя лафитничек.

– Нет, не могу, здоровье не позволяет.

– А ты пригуби для вида, – посоветовала Пастухова. – Не то я подумаю, ты моему новоселью не очень то рада.

Настя согласилась, отхлебнула немного.

Пастухова довольно улыбнулась, подвинула к Насте блюдо с кулебякой.

– От кулебяки, надеюсь, не откажешься? Помнится, ты всегда любила с капустой…

От кулебяки Настя не отказалась, и грибов отведала, и студень. Разрумянилась, сбросила на плечи платок, седые волосы узлом на затылке. Брови до сих пор темные.

– Гляди, Настя, – удивленно заметила Пастухова, – а ты все еще красивая, совсем как картина!

Настя, словно застеснявшись, плотнее запахнула платок и вдруг заплакала.

Пастухова до того растерялась, что налила еще водки, поднесла Насте, но та решительно замотала головой, и Пастухова сама вместо нее отпила, закусила помидором, потом спросила:

– С чего это ты?

Настя вытерла глаза. Сидела, опершись щекой о ладонь, старая, сырая, но все еще глаз от нее не отвести, задыхается, а румянец во всю щеку.

– Ты на меня, Полина, наверно, серчаешь, – сказала она.

Пастухова несильно стукнула кулаком по столу.

– Больше не будем об этом.

– Нет, будем, – сказала Настя. – Я ведь ничего не позабыла, все помню…

– А я забыла, – сказала Пастухова.

– Врешь, – сказала Настя. – Не забыла ты, такое не скоро позабудешь…

Пастухова покачала головой и приготовилась слушать.

А Настя внезапно согласилась с нею:

– Ладно, не хочешь – не станем.

– Нет, почему же? – сказала Пастухова. – Выкладывай…

– Конечно, сволочь я, – сказала Настя. – Много у меня грехов накопилось, а этот, должно, самый что ни на есть большой.

– Это точно, большой, – повторила Пастухова. – Потому как дружили мы с тобой, можно сказать, всю нашу жизнь.

Оборвала себя. Вдруг снова, как наяву, увидела Настины безумные испуганные глаза, голые ее плечи, по которым рассыпались ржаво коричневые волосы, и его, мужа, растерянного, жалкого.

– Слушай, – спросила она, – а ты про него что нибудь слышала?

– Про кого?

Пастухова замялась.

– Ну, про этого, твоего ли, моего пи, даже не знаю, как и назвать…

– А а, – сказала Настя, – про Яшку то? Нет, ничего не знаю, как уехал тогда, так словно в воду канул…

– И я не знаю, может, его и в живых то нету…

Пастухова встала из за стола, подошла к печке, прижалась к ней спиной.