Ярослав уже почти смирился с мыслью, что им придется уходить из Кладбищенского Марша, не оставив недоброй памяти о себе, но тут заступившая на вахту Рио-Рита доложила, что «похоже, вдоль берега ползет что-то большое, ленивое, но не крокодил».

В общем, насчет крокодила она была не так уж далека от истины. Серия «армейских универсальных транспортных судов для внутренних перевозок на архипелаге» в документообороте конфедератских интендантов действительно называлась «гривастый крокодил». Секционная сборка из доставляемых через океан компонентов позволяла поддерживать число ходовых «крокодилов» на уровне полутора сотен, даже невзирая на постоянные потери – по большей части от «неизбежных на море случайностей», чем от воздействия противника.

Хотя на поверхности была ночь, темным это время суток назвать бы мало кто решился: к обычному сиянию звездных скоплений и свечению океана добавились широкие пастельные полотна у горизонта – экваториальное сияние. Не ясный солнечный день, однако разглядеть цель в ночной перископ эта подсветка вполне позволяла, и при виде едва поместившейся в прицельные метки длинной и плоской посудины фон Хартманн едва не застонал от наслаждения. Миг предвкушения эйфории, чувство, которое настоящему глубиннику далеко не с каждой женщиной получится испытать. Самоходная баржа в наливном варианте, судя по высоте надводной части борта, залитая под завязку, а на палубе штабели укупорок характерной формы. Глубинные бомбы… Боги, это же просто плавучий фейерверк, с ним не базу – половину острова можно поднять на воздух, главное, самим не попасть, когда тут все начнет гореть и взрываться.

– Носовой торпедный… первый-второй аппараты на товсь. Глубина хода пять футов, интервал шесть секунд.

Собственно, можно было стрелять и одной торпедой. Условия стрельбы стыдно было назвать даже полигонными – на полигоне курсантам обычно давали более сложную учебную задачу. Большая, медленная цель, и всей заботы – влепить ей «рыбку» в тот момент, когда она будет вползать в бухту через ворота в противолодочной сетке. До этого момента песчаная коса не даст горящему топливу разлиться в самой бухте, да и от взрыва частично прикроет…

– Пеленг два один четыре, курсовой тридцать пять правого борта, дальность три двести, скорость цели восемь узлов.

– Данные введены, – выкрикнула стоявшая перед автоматом торпедной стрельбы Анна-Мария.

– Принято.

В течение следующих минут Ярослав раз пять открывал рот, чтобы приказать пересмотреть скорость цели. Восемь узлов? Да эта посудина едва делает три, нет, два, нет, её вообще сносит от входа в бухту. Затянувшееся ожидание было мучительно-болезненным… и наконец закончилось.

– Первый аппарат… пли! Второй – пли!

Сейчас бы стоило убрать перископ и начать маневр ухода на глубину, но это было выше сил фон Хартманна – пропустить момент попадания в такую цель. Тем более что эти несколько секунд ничего не реша…

– Двадцать секунд, – сообщила Герда Неринг.

Лихорадочный всплеск сигнальных огней катера у входа в бухту Ярослав заметил, но поначалу не придал ему значения. В конце концов…

– Тридцать секунд…

И тут ночь раскололо взрывом. Только не у борта баржи, где ждал его фрегат-капитан, а дальше, в глубине бухты, на берегу. Этого не могло быть, но это случилось… и фон Хартманн догадывался почему.

– Убрать перископ. Вниз на двадцать, малый ход. – Фрегат-капитан открыл рот, закрыл, стиснул кулаки, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. – Старшего торпедиста в центральный пост!

Должно быть, в этот раз даже Эмилию Сюзанну посетило некое ощущение неправильности случившегося.