– Ялик-мичман фон Браун, – голос командира «Имперца» можно было намазывать на хлеб вместо джема, – скажите, если не сложно… ваш достопочтенный дедушка практиковал телесные наказания?

– Что?! Я не понимаю… Нет, конечно! Дедушка никогда бы не позволил ничего… такого! – С каждым словом Эмилия отступала на шажок назад, пока не уперлась лопатками в переборку, завороженно глядя на Ярослава. Фрегат-капитан улыбался, но его улыбке могли бы позавидовать многие гривастые крокодилы.

– Считаю своим долгом напомнить, – высунулась в проход комиссар Сакамото, – что в Имперском флоте также запрещены телесные наказания… кроме исполнения приговора трибунала.

– Предлагаете созвать нам трибунал, Танечка-сан? Нет?! Вот и я думаю, что это лишнее. Ну подумаешь, промахнулись по вшивому транспорту с горючкой и бое запасом. Зато разнесли торпедой какой-то сарай на берегу. Возможно, это был даже конфедератский сортир, и его уничтожением мы радикально снизили уровень морали всего личного состава вражеской базы…

– Командир, я… – начала Эмилия.

– Молчать, сучка очкастая! – все тем же ласковым тоном оборвал её фон Хартманн. – Я пришёл к выводу, что торпедный отсек… Весь личный состав торпедного отсека не прошел тренировки по выживанию в достаточном объеме. Это упущение необходимо как можно скорее ликвидировать. В течение следующих двух суток торпедисты будут отрабатывать автономное выживание в условиях затопления основной части корабля. Комиссар, проводите ялик-мичмана в отсек, объясните личному составу причину и задачи тренировки, а затем проследите, чтобы люк был надежно задраен. Можно даже опечатать его… У вас же имеется своя печать? Вот и воспользуйтесь ею.

– Доктору это не понравится, – тихо пробормотала Тер-Симонян.

– Лейтенант медицинской службы флота Харуми, – развернулся к Анне-Марии фрегат-капитан, – может добровольно принять участие в тренировке. Как и любой другой доброволец. Воздуха должно хватить, отсек большой…

– Но там нет…

– … гальюна? – закончил фон Хартманн. – Я помню.

Глава 5

– Лучше писака на рее, чем акула пера в трюме!

Проблема для капитана

Суета на пирсе изрядно напоминала безумно далёкий – сколько недель тому назад он случился? – заезд экипажей на борт. Но сейчас всё происходило в обратном порядке, а вместо дорогостоящих боярских шестиколёсников под борт судна выезжали обшарпанные флотские скорые. Часть раненых вполне могла забраться в них самостоятельно. Но далеко не все. Кого-то выгружали в прочно схваченных ремнями носилках.

После разрыва союзного зенитного снаряда на корпусе и короткого пожара Ингрид Хикари Эпштейн, самая тяжёлая живая раненая на борту, стараниями Джинни Хунты куда больше походила на абстрактную гипсово-металлическую скульптуру, чем на человека. Будь статус раненой хоть немного попроще, ей бы попросту отрезали всё на месте. По словам Джинни Хунты получился бы отменный фарш на корм рыбам. Но та же Джинни Хунта почти сутки убила на сборку по кусочкам разбитых костей и стабилизацию ожогов. Её саму это привело на грань утери таланта целителя, но бортстрелок теперь в теории могла где-то через годик попробовать встать на костыли. Если очень повезёт.

Возле борта, чуть в стороне от трапов и погрузочной суеты нервно металась туда-сюда Марыська Пшешешенко. Итоговые списки лётного состава хотели свести и огласить лишь завтра, с построением всех дееспособных экипажей на палубе, и Рысь которые уже сутки не могла найти себе места.