– Пару, пару побольше! – сквозь зубы покрикивал Док.

Горячий туман окутал их. Лишь бледные силуэты фигур выплывали из молочных клубов и снова исчезали в них. Теперь никакая камера не разглядела бы их в этом мареве. Пастух забрался на верхний полок и быстро ощупал поверхность мокрой деревянной плахи, на которой лежал. Доски были обработаны на совесть. И все же он нашел то, что искал. В одном месте у самой стены дерево дало небольшую трещинку, чуть отслоилось, и если теперь… – Трубач! – громким шепотом позвал Сергей. – Окати‑ка меня горяченькой… Ухов тут же возник из облака с полной шайкой горячей воды. Плеснул от души.

– У‑ух! – вскрикнул Пастух и, перехватив у запястья толстенную ручищу Трубача, приложил его ладонь к выбоине у трещины на доске.

Шепнул в ухо:

– Попробуй оторвать. Я не смог… Николай, ни о чем не спрашивая, прихватил железными пальцами за край доски в том месте, где наметилась трещина, поднатужился, рванул и отщепил узкую лучинку древесины. Этот кусочек с характерным рельефом древесных волокон он показал Пастуху.

– Геракл! – прошептал Сергей. – Этот кусочек надо вынести отсюда.

– Где спрятать‑то? – спросил Трубач. – Мы же голые. Обыщут.

– Не допетрят, – сказал Сергей. – Тут, Коля, нужна крестьянская психология.

Сунь хоть в рот, за щеку. Вот твоя молчаливость и сгодится.

Отдуваясь и отфыркиваясь, красные, распаренные, они вывалились обратно в предбанник. Тотчас явились охранники и вернули их одежду. Каким‑то образом она была отчищена и выглажена за полчаса. Вместо старых принесли новенькие носки и кроссовки – разумеется, их прежняя обувка с налипшей глиной и песком, прихваченными там, на шоссе, была «приобщена к делу».

– С легким паром! – насмешливо буркнул один из охранников через черную маску.

– Ну как, нашли что‑нибудь? – с невиннейшим видом поинтересовался Артист.

Те не ответили.

Когда оделись, то по знаку одного из стражей двинулись за ним из сауны, поднимаясь вверх по крутой лестнице.

Их привели в ту же гостиную с камином, где один из углов загораживало белое полотно и стояли софиты на высоких штативах.

– Это еще зачем? – спросил Муха.

– Значит, с вас и начнем, – сказал человек в маске. Их сфотографировали одного за другим, всех шестерых.

– На память об этой ночи, – пояснил человек в такой же маске, стоявший у фотоаппарата на треноге.

Фотоаппарат был дорогой, роскошный «Хассельблад» – видно, все тут было с размахом, иначе уже не умели жить.

Через час их вывели во двор, посадили в японский микроавтобус, который, выехав за высокие железные ворота, довольно долго катил по черному пустынному шоссе, петлял по каким‑то лесным дорогам, вновь возвращался на то же шоссе, потом выбрался на незнакомую трассу и не менее четверти часа летел по ней со скоростью выше ста километров. Затем оказались в узком тоннеле, который неведомо как вывел их на широченную многорядную, разделенную надвое магистраль.

– Кольцевая, – сказал Боцман.

– Точно – кольцевая, – вгляделся Артист. – Только как мы на ней оказались, вот вопрос?

Перед выездом им всем вернули их наручные часы, вручили маленькие черные коробочки новеньких пейджеров «Моторола» и выдали каждому по десятитысячной пачке долларов в упаковке Центробанка.

Как заметил выдававший деньги и часы: «Это аванс. Остальное – после дела».

Микроавтобус отмахал чуть ли ни половину МКАД, потом свернул на Можайское шоссе и понесся в сторону Кутузовского проспекта.