Он действительно вымотался — настолько, что сам уже больше всего на свете хотел закрыть глаза. Проспать часов двадцать, проснуться в усадьбе в Елизаветино, подхватить с кресла у кровати любимую трость, выкурить натощак трубку и спуститься в гостиную.

И встретить Костю.

— Дед, понимаю. — Я заговорил еще тише, на всякий случай оглядываясь в сторону зала. — Но тебя… нас всех обманули! Кто-то втягивает род в войну, у него свой человек… Это Колычев подстроил убийство Кости! А теперь скидывает акции! Помнишь, когда Воронцов вызвал меня на…

— Саша.

Я поперхнулся и стих. Дед влил в телефонную трубку столько силы, что горло будто схватили ледяными пальцами. Я закашлялся, с трудом вдохнул, попытался сказать еще хоть что-то — но так и не смог.

— Не знаю, что именно тебе удалось выяснить, но поверь — сейчас это не имеет особого значения. — Дед говорил неторопливо, будто объясняя что-то неразумному подростку — каковым меня, видимо, и считал. — Уже скоро все закончится.

Старый ты маразматик! Высуни уже голову из своей дурацкой войнушки — и послушай! Нас всех развели как…

— Кто-нибудь знает, где ты?

Дед чуть ослабил хватку — но ровно настолько, чтобы я кое-как смог выдавить всего несколько слов.

— Нет… Дед, я не…

— Вот и славно. — Ледяные пальцы на горле снова сжались. — Если тебя до сих пор не нашли — лучше там и оставайся… Хотя бы несколько часов. И очень тебя прошу, Саша — ради всего святого — перестань изображать из себя этого твоего… как его там — Бэтмена!

Кого?! Вот так дед…

Когда в трубке послышались короткие гудки, я, наконец, смог свободно вздохнуть. Разговор состоялся, но никакой ясности не прибавил — скорее наоборот. Дед или решил, что я тронулся умом… или, что более вероятно, знал что-то, о чем я пока не мог даже догадываться. И все еще собирался действовать: быстро, решительно и невзирая на любые возможные последствия. То ли я выложил недостаточно крупный козырь, то ли…

Черт!

Вздохнув, я повесил трубку, вышел обратно в зал и уселся за единственный пустующий столик — прямо у раскрытого окна под низким потолком. Оттуда слегка поддувало — вечер обещал быть не таким уж теплым — но мне было все равно.

Дела шли хуже некуда. И я ничего не мог изменить — даже если бы заявился на Мойку с «наганом» в руке, чтобы украсить мозгами почтенного Сергея Ивановича паркет в гостиной. Там, в клубе, мозаика в голове почти сложилась — но только лишь для того, чтобы через какие-то двадцать минут вновь разлететься на кусочки. Я снова не понимал вообще ничего.

Кроме того, что через час или два дед превратит центр Питера в горячую точку.

— Вот. Кушай.

Подавальщица — а скорее сама хозяйка, та самая, в синей косынке — поставила передо мной тарелку с парой дымящихся чебуреков. Которые я, между прочим, не заказывал.

— Кушай, кому говорят. Вон худой какой… И глаза голодные.

А почему бы, собственно, и нет? Война войной — но от одного только запаха еды желудок тут же напомнил, что я ничего не ел уже несколько часов.

— Ладно. — Я полез в карман куртки. — Сейчас…

— Не надо. — Хозяйка махнула рукой. — За счет, так сказать, заведения… С деньгами у тебя явно негусто.

Хм. Зато с конспирацией, похоже, все отлично. Здорово же я замаскировался, если добродушная тетка из чебуречной приняла меня то ли за беспризорника, то ли еще за кого.