Он поднял ногу и показал свои ролики – четыре колесика в один ряд.

– Мвади признавала только классические роликовые коньки, на каких ездили основатели. Мы держались до начала девяностых, все остальные уже давно перешли на новую модель. «Два на два» или смерть, понимаешь?

Глаза Джен расширились.

– Ты хочешь сказать, что все это из‑за того, на каких роликах кататься?! – воскликнула она.

Хайро отъехал назад и развел руками:

– А по‑твоему, это не важно – на каких роликах кататься?

– Слушай, мы в этом мало что просекаем, – успокаивающе проговорил я. – Может, даже вообще не рубим. Так ты, значит, в последнее время ее не видел. А как найти, не знаешь?

Он покачал головой.

– Нет, это грустная история. Она была превосходным скейтером, но согласиться на новую модель не могла. И ведь не то чтобы это была какая‑то там кабала: фирма просто хотела подарить нам новые ролики и кое‑какую экипировку. Ну и, может быть, устроить парочку фотосессий.

– Ты говорил, что это был раскол, – сказала Джен. – Значит, ушла не одна Уик?

– Да, несколько человек. Но большинство в конечном счете вернулись. Мы и с фирмой‑то контачили всего одно лето. Правда, Мвади не вернулась. Она как бы… пропала.

– А кого‑нибудь из этих парней знаешь? Джен вынула и показала ему остальные снимки.

– Нет, никто из них не был раскольником. Но вот его я знаю… – Он указал на «ковбоя». – Это Футура. Футура Гарамонд.

– Он здесь бывает?

– Никогда. Но я знаю его по работе в «Городских коньках». Он дизайнер.

– Дизайнер роликов? Хайро покачал головой.

– Нет, приятель. Его специальность – журналы.

Глава двадцать четвертая

Мы направились обратно ко мне домой, чтобы заняться расследованием. Я кожей чувствовал, как мы быстро приближаемся к «антиклиенту», преодолевая «степени разделения» свободными бросками, как Бекки Хэммон.

Мы ждали шестичасового поезда на почти пустой платформе вместе с немногочисленными пассажирами, ездившими в воскресенье на Средний Манхэттен за покупками. Эти, правда, в большинстве своем были обвешаны пакетами так, что выглядели малость сдвинутыми. Должен сказать насчет чокнутых в Нью‑Йорке: чем больше у вас в руках всякой ерунды, тем ближе вы к этому диагнозу. Всякий раз, когда у меня появляется что‑то сверх рюкзака, я чувствую, что получаю право на удостоверение психа.

– Значит, этот тип занимается журналами, – сказала Джен, – Как думаешь, есть здесь связь с «Хой Аристой»?

– Может быть. У меня есть дома подарочный экземпляр. Мы можем проверить. Но я не могу представить, что весь этот журнал – подделка.

– Да, это становится паранойей, – сказала Джен. – Хотя именно этого они и добиваются.

– Чего?

– Чтобы все начали всех расспрашивать. Настоящая ли эта вечеринка? Этот продукт? Эта социальная группа? То есть существует ли крутизна на самом деле?

Я кивнул. – Это один из любимых вопросов моей мамы.

– А разве не всех мам?

Подошел поезд, и мы сели, оказавшись в «однорекламном» вагоне. В том смысле, что он весь был обклеен рекламой одной марки наручных часов.

Джен поежилась.

– Что‑то не так?

– Никогда не забуду первое утро, когда я села на этот поезд, – сказала она. – Я посмотрела на свои часы, а потом на все часы на этих плакатах.