манипуляторы удлинялись,  и на  их  конце  через  воротца выскакивали  шесть

механических  пальцев,  соединенных  тяжами  с мускулами  плеча. Сейчас  эти

пальцы  пришли  в  действие  и  приподняли  со  стола  пустую  чашку.  Тибор

вопросительно уставился на хозяйку.

     -- Кофейник на плите, -- промолвила Или с выразительной ухмылкой.

     Пришлось снять  тележку  с  тормоза,  проехаться  к  плите,  снова жать

подбородком  на кнопки --  обездвиживать  кресло  на  велосипедных колесах и

оживлять манипуляторы.  Наконец кофейник оказался  в  шестипалом экстензоре.

Алюминиевый  манипулятор  поднимал  его  рывочками, придрагивая, словно рука

страдающего   болезнью   Паркинсона.  Однако   айсибиэмовская   чудо-техника

позволила наполнить чашку, почти не пролив кофе.

     Отец Хэнди горестно крякнул и сказал:

     -- Не присоединяюсь к  тебе, ибо  сегодня ночью и  давеча утром страдал

желудочной коликой.

     Он  чувствовал  себя  физически разбитым.  "Даром  что  у  меня  полный

комплект членов,  нынче с утра мне не лучше  твоего  -- железы и гормоны как

взбесились!"

     Священник   закурил  сигарету   --   первую  на   сегодня.  Затянувшись

слабоватым,  но  настоящим  табачком,  он ощутил некоторое  облегчение: клин

клином вышибают -- этот яд снижал содержание в крови прочих ядов.

     Отец  Хэнди  приободрился,  сел  за стол  напротив  Тибора,  который  с

неизменной развеселой улыбкой безропотно отхлебывал не в меру горячий кофе.

     Однако, однако...

     "Порой невнятная физическая боль  есть наше  предвиденье неприятностей,

--  думалось отцу Хэнди. -- Не  потому  ли я так разбит  с самого утра? И не

потому  ли  так  плохо  тебе,  Тибор?  Твоя  улыбочка  меня  не  обманывает.

Предчувствуешь, чем я тебя огорошу  -- точнее,  обязан огорошить? А выбирать

мне не  приходится,  потому  как  я червяк,  фитюлька -- что  прикажут, то и

делаю.  Один день в неделю,  по вторникам, во время проповеди, моими  устами

глаголет истина -- впрочем, и дня мне не дано, а только какой-то час".

     -- Ну, Тибор, -- сказал отец Хэнди, -- wie geht es Heute?

     -- Es geht mir gut, -- незамедлительно отозвался Тибор.

     Обычно  они  с  наслаждением  предавались воспоминаниям  и  вели ученые

диалоги на немецком языке, охотно тревожа тени Гете и Гейне,  Шиллера, Кафки

и Фаллады. Оба  жили  для  этого  и  этим. Теперь,  когда  только  назревала

очередная  долгая  работа,  их  общение  носило  характер  почти  священного

ритуала, приготовляя духовную почву  для работы. Когда же художник с головой

уходил  в  работу,  для  бесед  оставались  только  густые   сумерки  --  за

невозможностью  долго  рисовать  при  жидком   свете  керосиновых  ламп  или

церковного  камина.