- Почему не можешь?

   - Потому что я в безвыходном положении. Ты единственная можешь меня

спасти.

   - Выходит, дошло до того, что тебя должна спасать какая-то надменная

шлюха, как ты изволил меня назвать перед твоим Дугласом?

   - У тебя изумительно острый слух...

   По сути дела, даже самый острый слух не смог бы уловить моей реплики

среди шума ночного заведения на расстоянии трех метров. Но мне известно,

что слух иногда обостряется при помощи специальных устройств. Только в

данный момент мне было не до таких деталей.

   - Франсуаз, ты отлично понимаешь, почему я сижу в этой вилле и чем я

тут занимаюсь...

   - Допустим. А с какой целью?

   - Меня готовят к тому, чтоб забросить в Болгарию. Едва успел я оттуда

бежать полгода назад, как они снова хотят меня туда вернуть...

   - И ты умираешь от страха. Не так ли?

   - Дело не только в страхе. Это будет конец всем моим намерениям, всем

мечтаниям. Всю жизнь я рвался в Париж... Во Франции воспитывался мой

отец... я с детства лелеял эту мысль...

   - Хорошо, хорошо. Только не заплачь.

   Сила была на ее стороне, и женщина играла твердо. Плакать я не

намеревался, но замолчал, так как почувствовал, что исповедь тут ни к чему

и мне надлежит отвечать на вопросы, ставить которые дано другому. Благо, к

этому мне не привыкать.

   В тени кипарисов смутно белеет скамейка, но Франсуаз проходит мимо и

останавливается лишь в конце аллеи. Она подает мне знак подойти к ней

поближе и говорит полушепотом:

   - Ты не возражаешь, если мы вернемся к самому началу, а?

   Мы так и сделали.

   Женщина мастерски задает вопросы - качество, которое я в ней оценил

при первом же нашем водевильном разговоре. Каждый вопрос бьет в одну

узловую точку, допрос ведется ловко, держит меня в напряжении, и через

каких-нибудь пятнадцать минут Франсуаз вырывает из меня все то, на что

греческая полиция расходовала долгие часы.

   - Случай с Младеновым, возможно, представит для нас известный

интерес, - замечает брюнетка по окончании допроса. - Неясно одно - чем ты

сам можешь быть для нас полезен...

   - Послушай, Франсуаз, я выполню любую задачу, которую вы поставите

передо мной... Я люблю Францию...

   Женщина задумчиво глядит на меня своими большими темными глазами,

смутно поблескивающими во мраке аллеи.

   - Человек, который не любит собственную страну, едва ли способен

любить другую, Эмиль.

   Я молчу. Эта кобра знает мое уязвимое место.

   - Но это не столь важно. Среди таких, как мы, о любви говорить не

принято, ты сам сказал. Беда в том, что тобой сейчас владеет страх. Весьма

возможно, значит, что он тебя не покинет и завтра. Не думай, что страшно

лишь там, в Болгарии.

   - Франсуаз, я не трус.

   - Я в этом не уверена. Впрочем, это касается прежде всего тебя:

струсишь - сократишь себе жизнь. Пойдем-ка мы обратно. Длительные прогулки

всегда вызывают подозрение.

   - Погоди, - говорю я. - Для меня нет возврата. Моя подготовка сегодня

закончилась. Не исключено, что завтра же вечером меня отправят на границу.

   Уже шагая по аллее, она вдруг замирает на месте при этих словах и

оборачивается ко мне:

   - И ты только сейчас об этом говоришь? Мог бы еще подождать и

телеграфировать мне с границы. Что я должна сделать за два часа?

   - Вырвать меня отсюда.