— А еще какие у вас есть евреи? — с пробудившимся любопытством спросил Цви.

— Местные. Их главная особенность в том, что они гораздо больше местные, чем евреи, и покупают мацу, чтобы есть ее вместо хлеба во время православного поста.

— Тогда я не понимаю, зачем эти люди вообще считают себя евреями, — пожал плечами Цви.

— Затем, что другие считают их евреями, — подавшись вперед, сообщила Эля, — Кто постарше, прекрасно помнят, что такое «пятая графа» и как из-за нее можно не поступить в институт или не получить должность, которую ты давно заслуживаешь. А молодые отлично знают, что чувствуешь, когда тебе одноклассники кричат «жидовка». Кстати, в отличии от ваших чиновников, те, кто кричат, не интересуются — по маме ты еврейка, по папе, или по Циле Львовне, троюродной тетушке двоюродной прабабушки. Это у вас в Штатах еврей — сын еврейки, а у нас еврей — человек, которого можно оскорбить, просто назвав вслух его национальность!

Официант неслышно возник возле их столика, расставляя принесенные закуски. Опустив глаза, Эля принялась сосредоточенно копаться в салате. И чего она на бедного американца накинулась? В общем-то он и не обязан разбираться в дурацких реалиях ее отечества.

— Еврейская община на деньги вашего фонда делает много полезного, — не отрывая глаз от тарелки пробормотала она, — Без ее продуктовых пайков и лекарств знаете сколько стариков бы погибло! А многодетные семьи!

— Вы ходите в общину тоже из-за пайков? — тихо спросил Цви.

— Я не пользуюсь благотворительностью, — скрипучим от злости голосом ответила Эля, — Я отчисляю общинному центру процент за каждого ученика, с которым я занимаюсь на его территории. Я плачу сполна за все занятия моего сына, хотя они иногда стоят дороже, чем в обычных городских детских центрах!

— Тогда почему? — все также настойчиво повторил он.

Эля отложила вилку.

— Моя бабушка рассказывала мне одну семейную историю… Ее самой тогда еще не было на свете, а ее старший брат был новорожденным младенцем. Прадед с прабабкой снимали квартиру, а их домовладелец состоял в «черной сотне». Это боевики антисемитских организаций в Российской империи, — пояснила она, — Квартиры в доме дорогие, не каждому по карману, вот и пришлось ему согласиться на жильцов-евреев — прадед был инженером и неплохо зарабатывал. Потом город взяли петлюровцы и начался еврейский погром. Вокруг вопль стоит! Прадед с женой и ребенком заперся в квартире. А их домохозяин надел свою черносотенную повязку и встал у ворот. Подскакали петлюровские хлопцы на лошадях и спрашивают его: «Жиды в доме есть?» А он лениво так на них глаза поднимает и цедит: «Може трохи и есть». Они ему — «Так давай их сюда!» А он совершенно спокойно: «Треба буде, я их сам вбью».

Эля помолчала:

— Хлопцы еще постояли, потом плюнули, развернулись и уехали, — после долгой паузы сказала она, — А если бы у моих прадеда с прабабкой не было домохозяина, считавшего жильцов своей собственностью, которой только он и может распоряжаться, с ними случилось бы тоже самое, что и с остальными еврейскими семьями в тот день. Я не собираюсь учить своего сына Торе или устраивать ему Бар Мицва. Но он будет ходить на все праздники, и на всякие кружки. Чего бы мне это не стоило, я обязательно найду возможность свозить его в Израиль. Не для того, чтобы он постоял у Стены Плача. Просто когда случится в его жизни, что какая-нибудь мразь пройдется насчет его еврейства — а это обязательно случиться! — я хочу, чтобы в этот день он железно знал: еврейский погром — это не когда приезжают хлопцы на конях! Еврейский погром — это когда приезжают евреи на танках!

Цви поглядел на нее с испугом:

— Мне кажется, вы не совсем верно оцениваете международную политику Израиля… — пробормотал он, — Я не ожидал, что у такой очаровательной, нежной женщины… и вдруг такой милитаризированный подход!

Эля чуть высокомерной улыбнулась:

— Что поделаешь, наследие советского прошлого.