— Все мне с вами ясно, — сказала Эля, нажимая кнопки кодового замка и пропуская Яся в подъезд, — Может, в следующий раз ты попробуешь все-таки с ним поговорить? Целее будешь.

Они полезли по ступенькам на свой четвертый этаж. Эля отперла тяжелую железную дверь, пропуская Яся в общий коридор квартиры, и быстро подпихнула его к их комнате. Она уже давно ловила себя на том, что в общем коридоре чувствует себя, как на простреливаемом поле — в постоянном ожидании опасности. Ощущение хотя бы относительного покоя приходило, только когда она закрывалась в комнате. Даже в собственную кухню и туалет она теперь отправлялась неохотно, и все время настороженно прислушивалась — не дай бог, откроется дверь отцовской квартиры.

Гулко топоча, Яська заскочил в темную комнату. Эля остановилась у порога, нашаривая выключатель и как всегда, невольно поражаясь величине этой комнаты. Такие бывают только в очень старых домах — просто необъятная зала, хоть балы устраивай. Эля щелкнула выключателем. Люстра вспыхнула под высоченным потолком, отражаясь в старинном дубовом паркете.

— Ой… Ну ты меня напугала! Ты чего тут сидишь в темноте?

Бабушка подняла лицо от крепко стиснутых ладоней и тусклым, каким-то совершенно мертвым голосом произнесла:

— Он сказал, что я украла драгоценности его жены.

— Чего? Кто… Какие еще драгоценности? — недоуменно переспросила Эля. Неуемное воображение в одно мгновение нарисовало ей как новая отцовская супруга — на деревянной ноге и с черной повязкой на глазу — на пару с Джонни Деппом в роли пирата Джека Воробья запихивает кованный сундук с золотом-бриллиантами под диван в гостиной.

Образ мелькнул и исчез. Эля потрясла головой. Что за бредятина, даже если новая жена и привезла с собой какие-то там драгоценности, бабушка бы к ним прикоснулась? Они что там, на той половине, в буйное сумасшествие впали?

— Какие еще… — повторила Эля, — Стоп! — она вскинула руку, — Ясь, быстренько переодевайся и иди на кухню. Нет, — тут же перебила она себя. Оставлять Яся на кухне самого, без ее охраны, считай, один на один с дверью отцовской квартиры, казалось совершенно немыслимым. — Ты переодевайся… — она быстро вытащила из шкафа Яськины домашние вещи, — а мы с бабушкой пойдем на кухню. Обед я тебе сюда принесу.

— Я с вами, — немедленно уперся Ясь.

Эля значительно поглядела на него:

— Ясь, я всегда могла на тебя положиться в трудной ситуации. Вот сейчас именно такая. Не спорь со мной, пожалуйста, просто сделай как я прошу. Можешь себе телевизор включить. Пошли, — скомандовала она бабушке.

Бабушка медленно, точно сомнамбула, поднялась с дивана, Эля увидела, как ее качнуло. Круто развернувшись, Эля пошла вон из комнаты, приостановилась у порога — хоть сапоги надо снять — и наскоро сунув ноги в тапки, почти пробежала общий коридор. Заскочив в кухню, судорожно перевела дух, яростно загремела кастрюлями.

— Какие еще у его жены драгоценности? Какое ты к ним имеешь отношение?

Она услышала как за ее спиной отодвинулся стул, проскрипев ножками по щелястому старому полу кухни:

— Он говорил о маминой шкатулке.

Эля медленно опустила половник в кастрюлю с супом и обернулась к бабушке.

— Мамина шкатулка? Причем тут…

— Я хотела с ним поговорить, я была уверена, если мы с ним поговорим, он придет в себя…

Эля устало вздохнула и принялась наливать суп для Яськи. Бабушка все еще убеждена, что ее сын — милый мальчик, сбитый с пути истинного подлой бабой. Она все еще живет им и для него.

— И что? — холодно спросила Эля, не отрывая глаз от геометрически правильной розетки синего пламени над газовой горелкой.