|
У него всегда такой вид, точно он подсмеивается над вами. - Задали сегодня этим господам работу у вас на улице. Франк ухом не ведет. Его мать с трудом сдерживается, чтобы не взглянуть на него, словно чувствует, что сын имеет какое-то отношение к случившемуся. - У дубильной фабрики, метрах в ста отсюда, убит какой-то толстый унтер-офицер. Тело всю ночь пролежало на снегу. Вечер он провел у Тимо. Все это говорится как бы невзначай. Хамлинг снова берет рюмку, греет в ладонях, неторопливо пригубливает. - Я ничего не слышала! - удивляется Лотта. - Стрельбы не было. Убили ножом. Один уже арестован. Почему Франк мгновенно решает: "Хольст!" Глупо! Тем более глупо, что, как тут же выясняется, речь идет вовсе не о вагоновожатом. - Вы должны знать его. Франк: это юноша ваших лет, проживающий с матерью здесь в доме. Второй этаж, слева по коридору. Он скрипач. - Да, я иногда встречал молодого человека со скрипичным футляром. - Забыл, как его зовут. Он утверждает, что ночью не выходил из квартиры; мать, понятно, твердит то же самое. Он уверяет также, что ноги его никогда у Тимо не было. Мы тут ни при чем. Следствие по делу ведут эти господа. Я слышал только, что скрипку он использовал как прикрытие: в черном футляре, который он вечно таскал под мышкой, обычно лежали печатные материалы. Он, кажется, принадлежал к террористической группе. Франк даже не моргнул. С какой стати? Он закуривает новую сигарету и вставляет: - Мне казалось, он чахоточный. Это правда. Франку не раз попадался на лестнице высокий изможденный парень в черном, со скрипичным футляром под мышкой. Лицо у него было бледное, с красными пятнами на скулах и слишком красными губами; случалось, он останавливался на ступеньках и заходился в кашле. Хамлинг выразился как оккупанты: "К террористической группе". Другие употребили бы слово "патриотической". Но это ничего не значит, особенно когда имеешь дело с полицейским: что у него на уме - понять трудно. А что если Курт Хамлинг презирает их с матерью? Не за девиц - это его не интересует, за остальное: за уголь, за связи со всякими типами, за то, что в доме бывают офицеры? Но предположим даже, Хамлинг что-то задумал против Лотты. Невелика беда! Она сходит к своим знакомым в оккупационной полиции, Франк поговорит с Кромером, а у того руки длинные. В конце концов эти господа вызовут главного инспектора и посоветуют не рыпаться. Поэтому Лотта ничего и не боится. Наверно, Хамлинг понимает это. Он посиживает у нее, греется у огня, выпивает рюмочку коньяка. А Хольст? Франк точно знает, что думают о них с матерью некоторые жильцы. В большинстве своем они презирают и ненавидят Фридмайеров. У иных при встрече прямо-таки губы от злости дрожат. Одних бесит, что у Лотты вдоволь угля и еды. Эти, вероятно, сами действовали бы как она, если б могли. Других, особенно женщин и отцов семейств, возмущает ее промысел. Но есть и такие, что непохожи на остальных. Франк это знает, вернее, чувствует. Они-то как раз самые сдержанные. Даже не смотрят на Фридмайеров, прикидываясь, словно из стыдливости, что не подозревают об их существовании. Не так ли обстоит дело с Хольстом? Не принадлежит ли он, как молодой скрипач, к подпольной сети? Нет, маловероятно, хотя Франк одно время подозревал в этом Хольста, видя, как тот внешне спокоен и уравновешен. |
