|
За домами виднеются садики, елки, живые изгороди, ощетиненные сосульками. Дом Вильмоша на площади справа, немного в глубину. Света не заметно, но ведь жилые комнаты выходят на задворки. - Не вмешивайся - я все сделаю сам. - Ладно. - Возможно, придется их припугнуть. - Не впервой. - А может, и поприжать. - О чем речь! Франк не был здесь уже долгие годы, но его ноги наверняка ступают по былым следам. Часовщик Вильмош, его часы и замечательный сад - самое, пожалуй, живое воспоминание его детства. Он еще не добрался до двери, а, кажется, уже узнал запах дома, который всю жизнь был для него домом стариков: часовщик Вильмош с сестрой всегда казались мальчику старыми. Франк вытаскивает из кармана темный фуляр и обвязывает им лицо до самых глаз. Стан порывается что-то сказать. - Ты - другое дело: тебя тут не знают. Но если настаиваешь... И Франк протягивает спутнику второй шейный платок: он все предусмотрел. Он до сих пор помнит пирожные барышни Вильмош - таких он больше нигде не едал. Сладкие, пышные, с узорами из розовой и голубой глазури. Она держала их в цветной коробке, на которой были изображены приключения Робинзона Крузо. И еще у нее была мания называть его ангелочком... Вильмошу сейчас самое меньшее восемьдесят, его сестре - шестьдесят пять. Более точно Франк определить затрудняется: в детстве возраст других меришь совсем не той меркой, что потом. Для него они всегда были стариками, и здесь он впервые узнал, что можно разом вынуть изо рта все зубы - часовщик носил искусственную челюсть. Жмоты они страшные. В скупости брат с сестрой не уступают друг Другу. - Позвонить? - осведомляется Стан, которого нервирует стояние на безлюдной площади, да еще при лунном свете. Франк звонит сам, удивляясь, что шнур висит так низко: в прежнее время, чтобы дотянуться до звонка, мальчику приходилось вставать на цыпочки. В правой руке у него пистолет. Он готов, как в первый раз у Мицци, сунуть ногу в дверь, чтобы не дать ей захлопнуться. Издалека, словно в церкви, приближаются шаги. Еще одно воспоминание! Длинный широкий коридор с темными стенами и таинственными, как в ризнице, дверями вымощен серыми плитами, между которыми по-прежнему кое-где виднеются щели. - Кто там? Это старая барышня Вильмош. Она не робкого десятка. - Я от священника, - отвечает он. Он слышит, как снимают цепочку; потом выдвигает ногу, прижимает пистолет к животу, шепчет Стану, движения которого неожиданно становятся странно неуклюжими: - Входи. И обращается к старухе: - Где Вильмош? Боже, какая она маленькая! И седая! Она складывает руки и лепечет надтреснутым голоском: - Но вы же знаете, сударь: он год как умер. - Давайте сюда часы. Он узнает коридор и темные бумажные обои - имитацию кордовской кожи, на которой еще просматриваются золотые прожилки. Налево будет мастерская со столом - там, вставив в глаз лупу в черной оправе и склонясь над работой, сиживал Вильмош. - Где часы? И, начиная нервничать, поясняет: - Коллекция. Потом наводит пистолет: - Давай побыстрей, не то худо будет. |
