|
Тот же маневр она повторила вечером, а утром заявила Лотте: - Надеюсь, вы не думаете, что я нанялась к вам еще и в прислуги? Минна снова приступила к работе, хотя боли у нее до сих пор не прекратились. Однако клиенты почти всегда выбирали новенькую. Это было даже любопытно. Франк, заинтригованный, взобрался на стол. Девушка держалась с поразительным достоинством. Казалось, унижают себя, представая в смешном или непотребном виде, не она, а мужчины. Франк угадывал слова, которые Анни цедила с великолепным равнодушием, без улыбки и без раздражения: - Мне повернуться? Выше? Ниже? Пожалуйста. Ну, как теперь? Они пыхтели, а она смотрела в потолок прекрасными глазами свободного зверя. Был момент, когда ее взгляд скрестился со взглядом Франка, чьего лица за стеклом она не могла не рассмотреть, хотя и смутно. Он долго сомневался, видела ли его Анни: она ведь не вздрогнула, не выказала ни малейшего удивления и, думая о чем-то постороннем, ждала, когда клиент получит наконец то, что хотел. - Это хозяйка заставляет тебя подсматривать? - полюбопытствовала она позже. - Нет. - Значит, страдаешь известным пороком? - Тоже нет. Девушка пожала плечами. Из-за нее Минна с Бертой спали теперь в одной постели, а Франк опять перебрался на раскладушку в кухню. Во вторник вечером он прилег к Анни, но та предупредила: - Если хочешь получить свое, поторапливайся. Я понимаю, что не могу отказывать сыну хозяйки, но не рассчитывай провести со мной ночь: ненавижу спать вдвоем. Минна пыталась подружиться с новенькой, но безуспешно: та все свободное время читала. Берта, мало-помалу опускавшаяся до роли прислуги, старалась не заговаривать с Анни и прислуживала ей с подчеркнутой неохотой; та, словно это разумелось само собой, заставляла себе прислуживать: то голову ей помоги мыть, то волосы суши. Когда вспыхнула ссора, Франк еще спал. Как всегда по утрам, его раскладушку - вместе с ним - выволокли в заднюю комнату. Много позже он услышал громкую брань и по выговору узнал голос Берты, которую никогда еще не видел взбешенной. Слова, слетавшие с ее губ, тоже обычно не фигурировали в ее сдержанном и благопристойном словаре. - Обрыдла мне ваша помойка! Дня я здесь больше не задержусь: ее все равно скоро прихлопнут за ваши пакости. Лучше убраться загодя, пока беда не стряслась. - Замолчи, Берта! - взвизгнула Лотта. - Кому я говорю? - Надрывайтесь сколько влезет, только не больно-то. В доме хватает людей, которым вы поперек горла стоите. Они бы давно покончили с вашей лавочкой, кабы не боялись. - Берта, приказываю вам... - Ишь ты, приказываю! Еще вчера на рынке мальчонка от горшка два вершка харкнул мне в рожу. Плевал-то в меня, а метил в вас. Не понимаю, что мне мешает передать его плевок кому следует. Она вряд ли привела бы свою угрозу в исполнение, хотя была из тех, кто долго копит обиду, но уж когда их прорвет, злости нет удержу. Однако Берта не заметила, как в кухне за ее спиной, босиком, в одной пижаме, вырос Франк. Поэтому она прямо-таки остолбенела, когда, угрожая Лотте и глядя на нее в упор, внезапно получила оплеуху, да еще с той стороны, откуда не ожидала. Узнав Франка, она прошипела сквозь зубы: - А, это ты, сопляк! Попробуй только еще... Лотта не успела вмешаться: раздались две новые затрещины, оглушительные, как в цирке. |
