Это труднее, чем предполагают. Нет, не процарапать черточку, хотя ноготь уже почти стерся. Трудно сдержать себя и процарапать всего одну. И еще быть уверенным, что ты действительно процарапал ее. Стена оштукатурена, это облегчает дело. Но подобрать подходящее место было нелегко: слишком уж многие побывали здесь до него.
Не следует также - это его второе открытие - слишком копаться в себе, ломать голову то над тем, то над этим, потому что здесь начинаешь во всем сомневаться, а франк понял: кто засомневался, тот погиб.
Он и в одиночку разрешит проблему, если будет соблюдать предписанные себе ограничения, не раскиснет, не позволит себе спятить. Здесь становишься очень скрупулезен в разных мелочах. Например, в последний день на свободе он не знал, какое было число. Вернее, и знал, и не знал. У него до сих пор нет уверенности на этот счет.
Короче, он может поручиться, что провел здесь восемнадцать суток, но не решится достоверно утверждать, какого точно числа его сюда привезли.
Вот так тут и живешь.
Сегодня почти наверняка седьмое января. А может быть, все-таки восьмое? В прошлом Франку не хватает надежных ориентиров; что касается пребывания здесь, он ручается за свои черточки.
Если он выдержит, не поддастся, сумеет достаточно - хоть и не чересчур - напрячься и сосредоточиться, он быстро разберется, в чем дело, и тогда все кончится. Это напоминает ему неоднократно виденный сон. Собственно, не один, а многие, но самым наглядным был тот, в котором он летал. Он поднимается в воздух. Нет, не под открытым небом, в саду или на улице, но обязательно в комнате и при свидетелях, не умеющих летать.
Франк говорит им:
- Посмотрите, как это просто!
Вытягивает руки ладонями вниз и упирается в пустоту.
Медленно, с трудом отрывается от пола. На это расходуется немалая порция воли. Зато, оторвавшись, остается делать почти незаметные движения - то руками, то ногами. Головой он касается потолка. И никак не возьмет в толк, что же так восхищает зрителей.
- Я ведь говорил: это просто! Нужно только захотеть, - снисходительно улыбается он.
Так вот, тут то же самое. Он все поймет, если только захочет достаточно сильно. Он попал в трудные условия.
И сразу смекнул: отрываясь от привычной почвы, нужно быть предельно осторожным.
Маленький пример - его прибытие сюда. Шли последние часы, последние минуты пребывания на воле.
Или последние минуты перед этим. Оба выражения одинаково подходят. Главное - сохранить математически точное воспоминание об этих моментах. И воспоминание не стерлось. Он ревниво его хранит. Но это требует постоянных усилий. Каждый день он рискует исказить отдельные штрихи, его подмывает это сделать, и он принуждает себя перебирать в уме детали, нанизывать один образ на другой.
Так вот, не правда, что Камп вышел на порог своего маленького кафе, а завсегдатаи покатились со смеху.
Франку хотелось добавить эту подробность, поверить в нее. На самом же деле он никого не видел, пока к ним не подкатил трамвай, который, как обычно, слегка мотало.
Они даже не переглянулись, решая, с какой площадки войти - с передней или задней. Могло показаться, что провожатый знает привычки Франка и старается сделать ему приятное: они вошли спереди.
У Франка во рту торчала сигарета, у незнакомца сигара, докуренная на три четверти минимум. Он мог бы отбросить ее, пройти в вагон и сесть. Но Франк никогда, разве что в раннем детстве или по принуждению, не садится в трамвае - это его почему-то пугает. |