Впрочем, когда форматируется диск, на нем стирается вся информация.

    -  Это нкераиз, - частил Жень, пытаясь поймать взгляд Сергиевского. - Опять вероятности рвануло, опять миры совместились, и нкераиз прошли, потому что им очень нужно, чтоб всех убить, то есть чтоб Ансу убить, чтоб стфари больше не было. У них там такая же аномалия, как тут…

    «Вот чего стихию тряхнуло и Гену взъерошило», - флегматично думал Даниль.

    А потом взъерошило его самого - когда аспирант услышал последние слова божонка.

    -  Что? - переспросил Даниль, и Жень отшатнулся - таким жутким показалось лицо Сергиевского. - Что ты сказал? У них там…

    -  Я не знаю! - на всякий случай отрекся подросток. - Но Анса говорил, что там у них, в том мире, наверняка такая же аномалия, как здесь. И они пришли, и бога своего притащили, чтоб всех убить…

    -  Тихо, - велел Даниль. Жень мигом заткнулся и только посматривал на него снизу вверх, испуганно и с надеждой.

    …Ни при чем здесь люди, и боги их ни при чем, вовсе не по их души собирается в небе кошмарная многочленная система, и не за их жизнями придет доберман Лаунхоффера, Великий Пес.

    Аномалия.

    Следствие эксперимента.

    Сердце забухало часто и тяжело, так, что трудно стало дышать. Даниль болезненно зажмурился и потер лоб. Он знал, конечно, что его руководитель способен на многое, но что на такое… Какая-то часть сознания залюбопытствовала, в чем мог заключаться эксперимент, повлекший за собой настолько разрушительные последствия, но мысль эта стихла, угасла, истаяла под тяжестью другой мысли: уничтожение аномалии, само по себе являясь безусловным благом, будет сопровождаться уничтожением всех ее побочных эффектов.

    То есть окончательной смертью многих тысяч людей.

    Целого города.

    Целой страны, которая называется Стфари.

    -  Ой, мама… - прошептал аспирант.

    Как возвышенно и гордо он объявил Аннаэр, что иногда порядочный человек должен вмешаться… только подробности пролили новый свет на проблему, и уже не на порядочность походило это, а на что-то значительно противней и неуютней.

    -  Я, типа, тут силы добра и света? - жалобно пробормотал Даниль. - Стрёмно-то как…

    Жень искривил край рта и развел руками.

    -  Даниль, - спросил он, - а что это с ними? Почему они - так? Не по отдельности?

    -  Что? - проснулся потонувший в эмоциях аспирант. - Это ты про… а, ясно. Они же искусственные, Жень. Они как детальки Лего, встраиваются друг в друга и собираются в высшую систему. В сверх-божество.

    -  Уй-ё, - в точности как Ксе сказал Жень и поморщился.

    -  Ага, - согласился Даниль печально. - Пакость.

    Светлело; по двору пронесся ветерок, осыпал снегом черную язву кострища и грязные лужи. Небо и лес застыли в пластиковой недвижности. Из-за угла дома показался ходивший куда-то Менгра-Ргет.

    -  Они прекратили… - начал кузнец, и Ансэндар прервал его:

    -  Они тоже слышали.

    Оба умолкли, глядя на Сергиевского.

    Даниль поколебался и вздохнул.

    -  Тут… разобраться надо, - беспомощно сказал он.

    «Ящер, - снова и снова прокручивалось в голове, - тираннозаурус рекс, у него, конечно, ни совести, ни жалости, но, в конце концов, не может он не понимать… не может не быть способа убрать аномалию без того, чтобы - всех… надо только подумать… блин, а я-то, я-то о чем думал два года… но я же не знал…» Даниль почувствовал себя беспомощным и никчемным.