В этом
ящике я нашел полный набор медицинской аппаратуры.
Я понял, что все его мысли и заботы сейчас сосредоточены только на
одном: как бы в соответствии с полученными инструкциями вернуть Рихарда
Валленброка к жизни. А он подумал о возможных последствиях?
-- Какие последствия? Мы просто растолкуем ему, как теперь обстоят
дела. Пусть сам решает, что делать дальше.
-- Если здесь узнают, что он жив, ему придется предстать перед судом,
как это случилось с нами. Или ты думаешь, что мы сможем его долго прятать?
-- Зачем сейчас ломать над этим голову? И потом, не наша эта забота.
Сам разберется.
Эллиот не допускал сомнения в том, что люди, которым мы подчинялись
когда-то, способны во всем разобраться. У меня на этот счет были кое-какие
опасения, но я промолчал. Что бы там ни произошло, я вправе делать, что
захочу, и поступать, как сочту нужным. Я никому не подчинен, я человек
свободный. Впрочем, так ли уж я свободен? Так ли себя чувствует
действительно свободный человек?
* * *
Когда Рихард Валленброк пришел в себя, Эллиот перенес его в соседнюю
комнату. Силы еще не вполне вернулись к нему, он говорил тихим голосом и
время от времени опирался о стол, покрытый толстым стеклом, словно не мог
совладать с тяжестью собственного тела. Но глаза его блестели и взгляд был
беспокоен. Вот чего мне никогда не удавалось по-настоящему воспроизвести
выражение этих глаз...
Он пригласил нас к себе--с видом средневекового владыки, объявляющего о
начале аудиенции. Мы расселись на стульях и креслах в одном из просторных
помещений, напоминавшем скорее зал, чем просто комнату. Для мебели годы
прошли не так бесследно, как для живой материи: ткань настолько обветшала,
что обивка лопалась под тяжестью наших тел. Занавеси упали на пол; как
только мы открыли дверь, они свалились от сквозняка. Да, время изрядно
поработало здесь, но мы делали вид, будто ничего не замечаем.
-- Эллиот мне уже доложил обо всем,--сказал Валленброк.-- В паршивом же
мире мы очутились! Хотя люди все-таки сохранили способность к действию и
нашли в себе силы, чтобы выжить. Это надо признать. Не их вина, что
сложилось такое тяжелое положение. И, вполне естественно, они совершенно не
представляют себе событий прошлого и не могут их правильно оценить.
Он закашлялся и не сразу нашел в себе силы продолжить.
В известном смысле я до сих пор за них отвечаю и вижу, чем я могу им
помочь. В техническом отношении мы были, видимо, развиты гораздо сильней --
у нас имелись планы, проекты, изобретения; война заставила многое отложить.
Но все самое важное должно было сохраниться, мы позаботились, чтобы все это
надежно упрятали здесь, внизу, на командном пункте, так чтобы бомбы, огонь,
радиоактивность не могли ничего повредить. Да, пожалуй, им можно помочь. |