— Ты, Клив, станешь моим супругом, моим спутником на всю
жизнь. Я отдаю тебе всю мою верность и преданность. Я буду
защищать тебя, не щадя жизни. Мы вместе завоюем Шотландию. Я люблю
твою дочь как родную. Я всем сердцем и всей душой люблю тебя, её
отца. Я полюбила тебя с самого первого мгновения, когда увидела
тебя в саду королевы. Ты мой муж отныне и навсегда.
На скандинавских свадьбах было не принято говорить о любви.
Просто жених и невеста клялись друг другу в верности и взаимном
уважении. И потому, когда Чесса закончила свою речь, в толпе
воцарилось ошеломленное молчание.
— Значит, ты полюбила меня с первого взгляда? — спросил Клив.
Он сказал это тихо, но, поскольку все остальные молчали, его слова
достигли слуха каждого.
— Да, — ответила она. — Я никогда не видела никого красивее
тебя. Я видела твою силу и твои золотые волосы. В тот день, в
саду, они сверкали под лучами солнца.
Клив наклонился и поцеловал её в губы. Толпа разразилась
одобрительными криками: кричали и женщины, и мужчины. Клив обнял
свою жену и прижал её лицо к своему плечу.
* * *
Было уже поздно, но свадебному пиру не было видно конца,
rnk|jn голоса пирующих стали громче и в них появилась хрипотца. То
тут то там слышались взрывы смеха.
— Ты правда будешь верна мне до конца, Чесса? — спросил Клив.
— И не покинешь меня до самой смерти?
— Да, — прошептала она и, встав на цыпочки, поцеловала его в
губы. Гости одобрительно загомонили, многие стали выкрикивать
советы, которые обычно дают новобрачным. Чесса почувствовала, как
муж прикоснулся языком к её нижней губе и вздрогнула от
неожиданности. Он поднял голову и улыбнулся ей.
Старая Альна крикнула:
— Влей ей в глотку меда Утты, Клив, тогда она станет
податливее!
Все кругом без устали ели и ещё усерднее пили. Черпаки то и
дело опускались в бочонки с медом и пивом. Однако Чесса за все
время не выпила ни глотка. Она была слишком взволнована. Клив
понимал это и глядел на неё с едва заметной загадочной улыбкой, в
которой таилось обещание — обещание того, что он уже познал, а она
ещё нет. Он дразнил её и делал это очень искусно.
Рорик, которого начинало тошнить, стоило ему выпить больше
одного кубка меда, был так же трезв, как Чесса. Когда время
подошло к полуночи, он посмотрел на неё и серьезно сказал:
— Ты изменила жизнь Клива больше, чем я мог себе представить.
Мы с Мерриком беспокоились за него, потому что до сих пор в его
жизни не было ничего, кроме унижения, испытаний и горя.
Удивительно, что он вообще выжил. То, что он до сих пор способен
улыбаться, способен оценить прелесть заката и красоту белых грудей
женщины, говорит о том, что он обладает той великой силой, которой
наделены только викинги.
— Я буду защищать его, Рорик, — сказала Чесса. — Клянусь тебе
в этом. Я дам ему все, что смогу. Рорик улыбнулся:
— Ты уже говорила это во время брачного обряда. Женщины были
тронуты твоими словами, мужчины же не поверили, за исключением тех
из них, которые знают мою жену.
— Мужчины никогда не верят, но это не важно. Я всегда буду
рядом с ним. Я владею ножом так же искусно, как и он.
— Нет, все же не так, — сказал Клив, поднявшись со своего
места и встав у неё за спиной. |