|
Он поднял её на руки и уложил на кровать, но тут же спохватился и опять поставил её на ноги. — Твое платье, — пробормотал он и вместо того, чтобы расстегнуть драгоценные броши, скреплявшие платье у неё на плечах, едва не оторвал их. Внезапно Чесса рассмеялась: — Дай мне раздеться самой, Клив, иначе завтра утром мне придется просить у кого-то из женщин новое платье. Он отступил на шаг и сорвал с себя одежду. Когда Чесса, все ещё в своей длинной полотняной сорочке, подняла на него взгляд, он стоял перед ней совершенно обнаженный и пожирал её глазами. Он тяжело дышал. Он не мог взять в толк, отчего его вдруг захлестнуло такое неукротимое, всесокрушающее желание, но ничего не мог с ним поделать. Он хотел свою жену и возьмет её сей же час, как только она ляжет на спину; — О-о, — проговорила Чесса и судорожно сглотнула. — О-о, — проговорила она опять. Теперь она видела каждый дюйм его тела, от золотистых завитков на груди до плоского живота и ещё ниже — до золотистых зарослей в паху. Она ещё раз сглотнула. — О-о. — Чесса, прошу тебя, не медли. И не бойся! Я вмещусь в тебя легко, я тебе обещаю, что вмещусь и что тебе это понравится. Я клянусь тебе, что так и будет. Но поторопись же, поторопись. О боги, я не понимаю, что со мной происходит. Прощу тебя, быстрее! Когда полотняная сорочка упала к её ногам, он посмотрел на неё и застонал: — Я хотел медленно подготовить тебя к этому. Я раззадоривал тебя весь вечер, но, похоже, больше всего я раззадоривал сам себя, и вот что из этого вышло. Сейчас, Чесса, я должен взять тебя прямо сейчас. Он поднял её и припал лицом к её грудям; когда его губы сжали её сосок, спина её выгнулась и тело напряглось, как тетива лука. Еще мгновение — и она оказалась на спине, а он — между её ног. Он тяжело дышал, его руки лихорадочно шарили по её телу. Казалось, он me знает, с чего начать, что именно сделать сначала, а что — потом. Он ругнулся, рывком приподнял её бедра и приник губами к сокровенной плоти, которой никто до него не касался. Она замерла, потом передернулась, она была так изумлена, что не знала, что делать. Клив поднял голову. Его губы влажно блестели — это была влага, выступившая в том месте, которое он целовал. Лицо его было перекошено, словно от боли. Он раздвинул её колени ещё шире, посмотрел на её розовую плоть и опять застонал. — Я не могу ждать, — проговорил он, и она снова подумала, что он, должно быть, испытывает боль: его зубы были судорожно стиснуты, глаза закрыты, голова откинута назад. Она не знала, что ей думать, что делать. В следующее мгновение он уже входил в нее. Она по-прежнему не могла понять, что с ним происходит и чего он от неё хочет. Полагается ли и ей как-то двигаться, и если да, то как? И что она должна при этом чувствовать? Сейчас она больше ничего не чувствовала. Странная сладкая боль внизу живота исчезла. Но не все ли равно, что ощущает её тело? Ведь она любит его, и это останется неизменным, что бы он ни делал. К тому же ей было любопытно узнать, что же будет дальше, однако она не могла забыть, что его.., меч чересчур велик для её ножен. Она вдруг почувствовала боль, попыталась отпихнуть его, упершись ладонями в его грудь: — Клив, пожалуйста, остановись на минутку. |
