– Я не знаю,– приглушённо ответила она.

Вихсар припал к её губам сам, заставляя её замолкнуть, касаясь и лаская их, вбирая, пробуя на вкус. Такая послушная, податливая, сводит с ума. Внутри творился настоящий огонь, он бурлил, сжигая его всего, разгоняя пламя по венам, отяжеляя и пьяня ещё сильнее, сталкивая в эту разрывающую на части агонию.

– Гордая княжна, – прошептал ещё тише.

Её лицо преобразилось, и вид её стал такой ранимый и искренний, что это причинило почти боль, он впился в её губы снова, сочно и чувственно. Мирина и на этот раз не отпрянула. Вихсар поздно понял – лишь потому не отталкивает, что слаба сейчас. Понимание это разрушило в нём всю надежду, что получил от её ответа, стёрло его в прах. Он нехотя отстранился.

Мирина вдохнула, поднимая бархат ресниц, прояснился затуманенный взгляд.

– Отдыхай, пока есть на то время. Я знаю, ты сильная.

Вихсар поднялся, заставляя себя покинуть палатку.

Вихсар вернулся под навес и отдал приказ всем задержаться ненадолго. Тем лучше – пока можно было спокойно всё водрузить на обозы, да и дорогу к тому времени обветрит. Как бы ни тянулась душа оказаться поскорее на месте, но здесь уже и не поторопишься.

Кода тучи расступились и посветлело немного, из палатки вышла княжна, вновь собранная, волосы спрятаны под покров, румянец исчез, и теперь она казалась совсем бледной. Вихсар только сейчас начал понимать, какую жемчужину нашёл той зимой. И страшно становилось от одной мысли, что мог и в самом деле сломить её, раздавить, как бабочку, своей грубостью, жестокостью. И это выворачивало наизнанку.

Собравшись вновь в дорогу, пошли по берегу неспешно. Становище завиднелось тогда, когда день перевалил за середину. Кругом было тихо, по прежнему поднимались к небу столбы дыма от множества костров. Погрузившись в высокий бурьян, сбивая обильную дождевую росу, всадники поспешили, погнали лошадей едва ли не во весь опор. Хотелось оказаться поскорее в тепле и сухости, поесть горячей пищи. Их встречали. От внимания хана не ушло, как женщины косились на княжну, которая свободно ехала наравне со всеми, всадницей. Пусть и молчали, но скрыть своё удивление не способны были.

Много времени ушло на то, чтобы распределить всех да выслушать каждого, ещё прошло время, пока Вихсар дал указание позаботиться о здоровье княжны. Настали уже сумерки, кода хан зашёл в свой шатёр. В нём уже горел очаг, приятно пахло горько сладким вином. Женщины управлялись, принося воду, сухую одежду. Не успел Вихсар скинуть сапоги, а женщины – омыть ему ноги, как в шатёр вошёл Атлан. Батыр вернулся от отца с ответом ещё два дня назад, и хан готов был его выслушать.

– Проходи, – указал ему место Вихсар.

Воин медленно прошёл к очагу, устраиваясь у огня, тут же ему были поданы чаша с вином и фрукты.

Сменив одежду на сухую, Вихсар присоединился к батыру, так же устраиваясь у очага. Двигаться свободно не давала рана, которую стоило бы перевязать, но этим он озаботится потом, хотелось немедленно узнать известия от отца. Отпив терпкого вина, Вихсар глянул на молчаливого Атлана.

– Я всё передал вождю, как ты велел, хан. Хан Бивсар выказал недовольство.

Вихсар вновь припал к чаше, смачивая горло тёплый напитком. От отца такого и стоило ожидать, он всегда был чем то недоволен.

– Он сказал, – продолжил Атлан, глядя в глаза, – что не даст войско. Он разочарован. И просит вернуться домой.

Вихсар выслушал батыра, признавая, что такого ответа он всё же не ждал от отца. Отказ костью поперёк горла встал.

– Что он ещё сказал?

Атлан выдохнул.

– Сказал, что чужая земля отнимает у него сына.

Конечно, Вихсар хорошо помнил разговор, случившийся с Бивсаром, прежде чем молодой вождь покинул родной край – не враждовать с племенами Ряжеского леса.