Рама-с-Топором смотрел на поединок и чувствовал себя посторонним.

    Мумией из седых бездн прошлого, миражом с сияющих вершин будущего, незваным пришельцем, что явился к концу чужого пира и теперь нагло разглядывает гостей с хозяевами. Осознание собственного возраста впервые обрушилось на костлявые плечи, грозя стать последней соломинкой, ломающей спину буйволу. Сменились поколения, пока аскет предавался добровольному затворничеству на Махендре, возвелись и разрушились города, люди стали иными, лик земли стал иным, Поле Куру забыло грозного Палача Кшатры, пустив на свой простор новых палачей, помоложе, - и сотню раз успел сгнить до основания старый ашрам старого отшельника Сейчас же он смотрел и не узнавал лиц, путал имена с прозвищами, плохо разбирался в хитросплетениях родословных внутри Лунной династии и прочих царских семей, плохо разбирался хотя бы потому, что его это абсолютно не интересовало до сегодняшнего дня.

    Рама знал лишь, что трое его учеников были подло убиты один за другим здесь, на этом поле, которое согласилось лечь под армии друзей и родичей, как шлюха под гогочущий сброд в порту.

    Сердцу аскета было видение тех смертей.

    Гангея Грозный по прозвищу Дед.

    Наставник Дрона по прозвищу Брахман-из-Ларца.

    Карна-Подкидыш по прозвищу Секач.

    И бой нагого с доспешным в кругу зрителей, сгоравших от предвкушения финального удара, был сродни тем видениям.

    Аскет не замечал, что его пальцы скоро раздавят секирное древко. Он смотрел.

    …Противники разом отскакивают друг от друга, стремясь перевести дух на безопасном расстоянии. Доспешный потерял шлем, лицо его залито кровью из рассе ченного шипом лба, а на губах пузырится бурая пена - второй удар пришелся наискось в зерцало панциря. Голый, в свою очередь, движется, изрядно скособочасъ и подволакивая правую ногу, - похоже, у него треснуло ребро или два.

    Но ненавидящие взоры продолжают сталкиваться с беззвучным грохотом.

    Доспешный жаждет победить и насладиться победой.

    Нагой ничего не жаждет.

    Он умирает, выбрав смерть по своему вкусу.

    Он счастлив.

    -  Если так пойдет и дальше, братьев-Пандавов останется четверо, - равнодушно произносит Рама-с-Топором.

    Здоровяк не отвечает, опершись на соху.

    Будто в подтверждение слов аскета, нагой внезапно кидается вперед, забыв о ранах и усталости. Палица описывает в воздухе сложную петлю, достойную древесного удава, выскальзывает из-под, казалось бы, неминуемого столкновения

    -  и металл уже пострадавшего зерцала становится треснутой кожурой кокоса.

    Доспешный рушится наземь сбитой влет гридхрой, содрогаясь всем телом. Он надсадно хрипит, и бурая пена на его губах мало-помалу становится алой… ярко-алой, цвета свежевыстиранных одеяний Адского Князя.

    Цвета смерти.

    Нагой издает торжествующий клич и, верный закону паличного боя, отходит прочь в ожидании.

    Доспешный поднимается на одно колено. Время обтекает его, боясь столкнуть обратно, на землю, и клочья пены летят на палицу и бугристые руки доспешного Любой другой на его месте беседовал бы сейчас с киннарами или дружинниками Индры по пути в иные сферы - но Бхима-Страшный играючи ломал шеи ракшасам озерного Манаса и лесистой Экачакры!

    Впрочем, видно по всему: в глазах доспешного плещет огненными крыльями призрак погребального костра.

    И тут раздался голос, который заставил вздрогнуть двухголового нага. Васятха плотнее обвил ствол дерева, откуда наблюдал за поединком, но унять дрожь не удалось.